SOVIET HISTORY LESSONS
"Если не считать
нескольких изгоев,
в России нет интеллектуалов
в традиционном понимании
этого слова".
Владимир Буковский
о ельцинских реформах.
Владимир Буковский высказывается в ответ критику со стороны Дмитрия Михеева из Института Гудзона, штат Индиана.
Отрывки из статьи Владимира Буковского в журнале Commentary, октябрь 1993 года.
Обычно я любою поспорить с теми, чьи взгляды расходятся с моими. Не только потому, что это интересно, но главным образом потому, что это помогает мне отточить мои аргументы. Что мне не нравится — и именно по этим соображениям — так это отвечать тем, кто либо искажает мои взгляды и пытается вложить в мои уста то, чего я не говорил, либо пытаются причислить меня к тем, кем я определенно не являюсь. В обоих случаях мне остается скучная задача повторять свои собственные слова снова и снова, задаваясь вопросом: мои оппоненты делают всё это намеренно, или у них не было времени внимательно прочитать то, что я написал?
Мой аргумент заключался именно в том, что Гайдар, будучи тем, кто он есть, никогда не понимал ни смысла "шоковой терапии" польского образца, ни сути рыночной экономики, а потому не предлагал никакой терапии, только шок. То, что пытался сделать Гайдар в период с января по июнь 1992 года, было просто издевательством над концепцией польских реформ, и он мало чем отличается от "либерального" доктора из старого анекдота о сумасшедшем доме, который призывает своих пациентов нырнуть в только что построенный бассейн и даже обещает в будущем наполнить бассейн водой, если они окажутся хорошими ныряльщиками.
Что это было за таинственное "правительство", которое делало все эти гадости: не защищало права частной собственности и одновременно устанавливало налоги таких размеров, как в Швеции? Это было правительство Гайдара. И именно Гайдар, а не Центральный банк России, вернулся к тому, чтобы массово субсидировать убыточные государственные предприятия летом 1992 года после того, как его стиль "шоковой терапии" поставил всю российскую экономику на грань банкротства. Вот вам и его "жесткий монетаризм".
Только на Западе Гайдар, Явлинский, Попов и другие могут сойти за последователей Милтона Фридмана просто потому, что они заявляют, что таковыми являются. Да, они любят использовать соответствующий "рыночный" жаргон, особенно в интервью, и особенно в переговорах с Международным валютным фондом. Это, однако, не означает, что они либо понимают свободный рынок, либо действительно верят в него. Всего несколько лет назад они так же охотно повторяли социалистическую чепуху, а завтра с радостью перейдут на язык суахили, если им это будет выгодно.
Являются ли они "интеллектуалами"? Этот термин вводит в заблуждение западного читателя. Если не считать нескольких "изгоев", в России нет интеллектуалов в традиционном понимании этого слова. Перед нами новая порода интеллигенции — новоявленная номенклатура, конечный продукт коммунистического эксперимента. Они оппортунисты без веры и убеждений, не заботящиеся ни о чем, кроме самих себя.
Мы в бывшем Советском Союзе с самого начала знали, что — как гласила популярная в начале 60-х годов политическая шутка — честность, ум и членство в коммунистической партии никак не могут совмещаться в одном человеке. Коммунистическая номенклатура поумнела не вдруг в августе 1991 года, обратившись "под давлением убедительных доказательств" к демократии и свободному рынку. На самом деле, большинство из них вообще не верило в коммунизм или вообще во что-либо, кроме собственной политической власти. Под давлением нарастающего политического кризиса партия раскололась на две неравные группы. Пока меньшинство клинических идиотов продолжало маршировать под красными знаменами, циничное большинство быстро превратилось в "реформаторов", "демократов", "националистов" и "сторонников свободного рынка".
Наверняка, даже на Западе могли догадаться, что Слободан Милошевич не превратился в ярого сербского националиста в результате глубокой переоценки ценностей. Так же как и бывшие члены Политбюро, такие как Леонид Кравчук, Эдуард Шеварднадзе, Гейдар Алиев и Альгидас Бзазускас, не говоря уже обо всех тех стареющих комсомольских фюрерах, офицерах КГБ и провинциальных партийных бюрократах, которые сегодня составляют основную часть правящей элиты России. И элита эта не уверовала в бога по дороге в Дамаск. Они просто изменили цвет, как это делают хамелеоны.
Соответственно, большинство из них рассматривает последние события в России не как революцию, освободившую народ от тоталитарного гнета и требующую видения концептуально иного будущего, а скорее как естественное продолжение своей карьеры в рамках той же старой иерархии. Цепляясь за власть с ленинским упорством, они никогда не допустят, чтобы в России процветало что-то новое и здоровое, потому что не видят нужды ни в чем новом и здоровом. Демократия для них не что иное, как новое поле для обмана и манипуляций, точно так же, как рыночная экономика сводится в их глазах только к одному: к коррупции. Следовательно, они всегда будут рассматривать любую подлинную частную инициативу как коррупцию, оправдывая при этом свою собственную коррупцию рабочими принципами рыночной экономики.
Короче говоря, все, что они способны создать, — это новую мафию вместо старой, политическую систему, которую за неимением лучшего слова можно было бы назвать "клептократией". Они и не скрывают этого. Наоборот, в причудливом смешении марксистского и рыночного мышления, столь типичном для современной России, они утверждают, что "все капиталистические страны" должны были пройти первоначально через "дикую" стадию грабежа и беззакония ("первичное накопление" Карла Маркса) прежде чем превратиться во что-то более приличное.
Один из таких "реформаторов", бывший мэр Москвы Гавриил Попов, даже создал свою "теорию", согласно которой чиновникам "в переходное время" следует разрешить брать взятки и поощрять их "иметь долю в частных предприятия". Это, утверждает он, сделает их друзьями экономической реформы, а не ее врагами. Именно это и есть тот "третий путь", о котором любят говорить "реформаторы", "третий путь", который премьер-министр Чехии Вацлав Клаус метко назвал "путем, ведущим прямо в третий мир".
***
Вряд ли есть что-то более бесполезное, чем защищаться от личных нападок, тонко замаскированных под "аргументы" в споре. По крайней мере, сама необходимость сделать это уже унижает достоинство, потому что ставит вас на скамью подсудимых и заставляет вас выглядеть наполовину виноватым. К тому же, как говорят у нас в России, практически невозможно доказать, что ты не верблюд. И что же мне делать? Должен ли я принять сделку о признании вины и признать, что я наполовину верблюд? Или я должен опуститься до уровня моего оппонента и атаковать его характер? В любом случае я проиграю.
Г-н Михеев должен знать, что стереотипное представление диссидентов как "фанатичных" и "непримиримых" необольшевиков было и остается тактикой, наиболее часто используемой в Советском Союзе теми, кто решил сотрудничать с коммунистическим режимом: иначе они не могли смотреть на себя в зеркало.
Более того, я уверен, что он должен знать, что я вовсе не настаивал на "бескомпромиссном отношении к партийной / кагэбэшной / государственной номенклатуре" (не говоря уже об арестах, показательных процессах и публичных казнях), я на самом деле выступал за полное прощение даже осведомителей КГБ сразу после августовского переворота в теледискуссии с тогдашним главой КГБ Вадимом Бакатиным.
Но одно дело — простить своих побежденных и раскаявшихся врагов, и совсем другое дело, если вы позволите им снова править страной, в случае, если они не раскаются в своих прошлых преступлениях. Если первое называется "толерантностью" и может помочь залечить раны страны, то второе — это действительно "пустая победа" или даже "поражение", поскольку оно ведет к попытке реставрации старого режима.
Мне хотелось бы, чтобы г-н Михеев был прав, утверждая, что "Россия полностью преобразилась" и что "все ее институты — политические, экономические, правовые, военные и культурные — были изменены и построены заново по образцу других западных демократий". Все? Включая Верховный Совет и районные и местные Советы? Включая судебную систему с ее "народными судами", с ее двумя "народными заседателями", с судьями и прокурорами, подчиненными Советам? В том числе и КГБ? В том числе и Центральный банк, печатающий и меняющий деньги по указке Верховного Совета? В том числе СМИ, которые до сих пор либо государственные, либо субсидируются государством?
Боюсь, что даже Борис Ельцин не согласился бы с господином Михеевым. И даже Гайдар рассмеялся бы, если бы прочитал, что его правительство "устранило... крупнейший военно-промышленный комплекс всех времен", или что он "создал все основные демократические институты и рыночную экономику". Ибо если бы это было правдой, то откуда взялся кризис?
Как раз в то время, когда я пишу эти строки, приходит известие о переназначении профессора Г.М. Морозова почетным директором Института судебной психиатрии имени Сербского в Москве. Это тот самый профессор Морозов, который ставил нам, диссидентам, диагноз "шизофрения" в 1960-х и 70-х годах. Ясно, что администрации Ельцина не найти было лучшего человека для "перестройки" российской психиатрии. И это назначение также удивительно "практично" — примерно так же практично, как выбрать доктора Менгеле главой детской больницы из-за нехватки хороших педиатров.
Конечно, здесь есть моральный вопрос, но он несколько иной, чем тот, который ставит г-н Михеев. По моему скромному мнению, увольнение бывшей номенклатуры с государственной службы не более "недемократично", чем процесс денацификации в послевоенной Германии или закон о люстрации в Чехии сегодня. Даже называть это "чисткой" не совсем корректно. Ведь каждый новый президент США производит около 5000 новых назначений, и уж точно не из числа сторонников своего оппонента.
Но что действительно "морально ужасно", так это видеть, как виновники путча 1991 года выходят из зала суда в Москве без надлежащего суда, и видеть, как убийцы КГБ прославляются как герои современной российской демократии. Один из них, бывший генерал КГБ Олег Калугин, недавно опубликовал интервью в популярной британской газете под гордым заголовком "Я организовал убийство Маркова", в котором рассказывает о своей роли в лондонском убийстве 1978 года (ядовитым зонтиком) болгарского диссидента. Калугин не испытывает ни малейших угрызений совести. Свой поступок он полагает оправданным тем, что не подчиниться приказу своего начальника Андропова "было бы самоубийством", как будто именно эта защита уже не была отвергнута на процессах над его немецкими коллегами в Нюрнберге 45 лет назад.
Другие немногим лучше — являются ли они, как нынешний министр обороны Павел Грачев и немало его генералов, гордыми героями афганской бойни; или, как премьер-министр Виктор Черномырдин, лучшими администраторами брежневского периода застоя — кем бы они ни были, никто из них не чувствует ни малейшей ответственности за то, что они совершили. Зачем им это, если все они просто выполняли приказы начальства?
Расправа над польскими офицерами в Катынском лесу, возможно, и была осуждена в Нюрнберге как преступление против человечности, но человек, подписавший приказ, сотрудник НКВД Петр Сопруненко, мирно живет в Москве на пенсии по старости. Как и Дмитрий Копыланский, следователь МГБ Рауля Валленберга, и генерал Павел Судоплатов, убийца Троцкого, и это лишь некоторые из них. Неужели мы должны простить их всех, даже без суда? Должны ли мы принять то, что мир решительно отверг 45 лет назад?
Это то, что я называю "морально ужасным": двойные стандарты, которые мы, кажется, так легко принимаем. Почему, могу я спросить, убийство во имя национал-социализма является преступлением против человечности, а убийство во имя интернационального социализма — нет? Почему Рудольф Гесс умер в тюрьме Шпандау, а Борис Пономарев может дожить свои последние годы в благоустроенной московской квартире? Неужели нет предела нашему лицемерию? Как только какое-нибудь кровавое чудовище вроде бывшего восточного немца Эриха Хонеккера предстанет перед судом, многие из тех же людей, которые рукоплещут охоте на престарелых нацистских военных преступников, с оружием в руках начнут защищать его, потому как он стар и имеет и слабое здоровье. Если это наши моральные нормы, то почему мы так потрясены зверствами, совершенными в Боснии? Чего еще мы ожидали от бывших коммунистических лидеров бывшей Югославии?
***
Те россияне, которые верят, что преступления, ложь и несправедливость, творившиеся в бывшем Советском Союзе, можно смахнуть, как крошки со стола, что можно перешагнуть через горы трупов и реки крови и жить как ни в чем не бывало, в лучшем случае — крайне наивны, а в худшем крайне нечестны и безразличны к будущему своей страны. Моральное восстановление в бывших коммунистических странах, безусловно, важнее экономического, поскольку второе без первого вряд ли достижимо. И первое невозможно без аналога Нюрнбергского суда.
Перевод с английского Алисы Ордабай.
Vladimir Bukovsky writes in response to Dmitry Mikheyev of Hudson Institute, Indianapolis, Indiana.
Excerpts from Vladimir Bukovsky's article in Commentary magazine, October 1993.
Usually, I enjoy a good argument with those whose views differ from mine, not just because it is entertaining, but mostly because it helps me to sharpen my arguments even further. What I dislike, for this very reason, is a need to reply to those who either distort my views and try to put in my mouth things I did not say, or try to “categorize” me as someone I definitely am not. In both cases, I am left with the boring task of repeating myself time and again while wondering: did my opponents do it on purpose, or did they not have time to read carefully what I wrote?
It was precisely my argument that Gaidar, being what he was, never understood either the meaning of Polish-style “shock therapy” or the essence of the market economy, and therefore offered no therapy, only a shock. What Gaidar tried between January and June of 1992 was simply a mockery of Polish reforms, not unlike the “liberal” doctor from an old joke about a lunatic asylum, who encourages his patients to dive into a newly-built swimming pool, and even promises to fill the pool with water in the future, if they prove to be good at diving.
What was that mysterious “government” which did all those naughty things: failed to protect private-property rights while fixing taxes on a Swedish scale? It was Gaidar’s government, Mr. Guardiano. And it was Gaidar, not the Russian Central Bank, who reverted to massive subsidies for the loss-making state enterprises in the summer of 1992 after his style of “shock therapy” had brought the entire Russian economy to the brink of bankruptcy. So much for his “tight monetarism.”
Indeed, it is only in the West that Gaidar, Yavlinsky, Popov, et al. can pass for Milton Friedman’s followers simply because they say they are. True, they love to use an appropriate “market” jargon, particularly in public and especially when talking to the IMF. That, however, does not mean they either understand the free market or are truly converted. Just a few years ago they were equally eager to parrot socialist mumbo-jumbo, and tomorrow they will happily switch to Swahili if it should be convenient.
Are they “intellectuals"? This term is very misleading for a Western reader. A few “misfits” aside, there are no intellectuals in the traditional sense in Russia. What we have there is a new breed of the intelligentsia — the latter-day nomenklatura, the end-product of the Communist experiment. They are opportunists with no beliefs or convictions, and no concern for anything but themselves.
We in the former Soviet Union knew all along that — as a political joke popular in the early 60’s had it — honesty, intelligence, and membership in the Communist party could not possibly be reconciled in the same individual. Тhe Communist nomenklatura did not suddenly wise up in August 1991, turning to democracy and the free market “under pressure of compelling evidence.” In fact, most of them did not believe in Communism in the first place or, indeed, in anything but their own political power. Under pressure of the growing political crisis, the party split into two uneven groups: while a minority of clinical idiots went on marching under the red banner, the cynical majority quickly turned into “reformers,” “democrats,” “nationalists,” and “free-marketeers.”
Surely, even in the West people could guess that Slobodan Milosevic did not turn into an ardent Serbian nationalist as a result of profound soul-searching. Nor, for that matter, did former Politburo members like Leonid Kravchuk, Eduard Shevardnadze, Geidar Aliev, and Algidas Brzazuskas — to say nothing of all those aging Komsomol fuehrers, KGB officers, and provincial party bureaucrats who today constitute the bulk of Russia’s ruling “elite”— get religion on the road to Damascus. Far from experiencing a change of heart, they simply went through a change of color, like so many chameleons.
Accordingly, most of them regard recent events in Russia not as a revolution liberating the people from totalitarian oppression and requiring a vision of a conceptually different future, but rather as a natural continuation of their careers within the same old hierarchy. Clinging to power with Lenin-like tenacity, they will never allow anything new and healthy to prosper in Russia because they do not see a need for anything new and healthy. Democracy means for them nothing more than a new field for deception and manipulation, just as the market economy amounts in their eyes only to one thing: corruption. Consequently, they will always treat any genuine private initiative as corruption, while justifying their own corruption by the workings of the market economy.
In short, all they are capable of creating is a new mafia in place of the old one, a political system which, for lack of a better word, one might call “kleptocracy.” Nor do they conceal this. On the contrary, in a bizarre confusion of Marxist and market thinking, so typical of Russia today, they claim that “all capitalist countries” initially had to pass through a “wild” stage of plunder and lawlessness (Karl Marx’s “primitive accumulation”) before developing into something more decent.
One of these “reformers,” the former Mayor of Moscow, Gavriil Popov, has even created his own “theory,” according to which bureaucrats “in the time of transition” should be allowed to take bribes and encouraged to “have a share in private businesses.” This, he argues, will make them friends of economic reform rather than its enemies. This is exactly the “third way” the “reformers” love to talk about, a “third way” which the Czech Prime Minister Vaclav Klaus has aptly described as a “way leading directly to the third world.”
***
There is hardly anything more futile than to defend oneself against personal attacks thinly disguised as “arguments” in a dispute. If nothing else, the mere need to do so is already degrading because it places you in the dock and makes you look half-guilty. Besides, as we say in Russia, it is virtually impossible to prove that one is not a camel. So what should I do? Should I accept a plea-bargain and admit to being half a camel? Or should I stoop to the level of my opponent and attack his character? Either way I lose.
Mr. Mikheyev must know that stereotyping dissidents as “fanatical” and “intransigent” neo-Bolsheviks was, and still is, the tactic most often used by those in the Soviet Union who chose to collaborate with the Communist regime: they could not otherwise bring themselves to look into a mirror.
Moreover, I am sure he must know that, far from insisting on “an uncompromising treatment of the party / KGB / state nomenklatura” (let alone on arrests, show trials, and public executions), I actually advocated total forgiveness of even KGB informers right after the August coup, in a televised discussion with the then-KGB chief Vadim Bakatin.
Yet it is one thing to forgive your defeated and repentant enemies, and quite a different story if you allow them to rule the country again, totally unrepentant of their past crimes. While the first is called “tolerance” and can help heal the country’s wounds, the second is, indeed, a “hollow victory” or even a “defeat” in that it leads to an attempt at a restoration of the old regime.
I wish Mr. Mikheyev were right in claiming that “Russia has been totally transformed,” and that “all its institutions — political, economic, legal, military, and cultural — have been changed and built anew, along the lines of other Western democracies.” All of them? Including the Supreme Soviet and the district and local Soviets? Including the legal system, with its “people’s courts,” with its two “people’s assessors,” with judges and prosecutors subordinated to the Soviets? Including the KGB, which has simply been renamed the MBR? Including the Central Bank, which is printing and changing money at the behest of the Supreme Soviet? Including the media, which are still either state-owned or state-subsidized?
I am afraid that not even Boris Yeltsin would agree with Mr. Mikheyev. And even Gaidar would laugh if he read that his government had “eliminated . . . the largest military-industrial complex of all time,” or that it had “created all the major democratic institutions and a market economy.” For if that were true, where did the crisis come from?
Just as I am writing these lines, news comes of the reappointment of Professor G. M. Morozov as honorary director of the Serbsky Institute for Forensic Psychiatry in Moscow. This is the very same Professor Morozov who diagnosed us dissidents as schizophrenics in the 1960’s and 70’s. Clearly, Yeltsin’s administration could not possibly find a better man for the task of “rebuilding” Russian psychiatry. And this appointment is wonderfully “practical,” too—about as practical as choosing Dr. Mengele to head a children’s hospital because of a lack of good pediatricians.
To be sure, there is a moral issue here, but it is somewhat different from the one Mr. Mikheyev raises. Thus, in my humble view, to retire the former nomenklatura from government service is no more “undemocratic” or “morally appalling” than was the denazification process in postwar Germany or the lustration law in the Czech Republic today. Even calling it a “purge” is not quite correct. After all, every new U.S. President makes about 5,000 new appointments, and certainly not from among the ranks of his opponent’s followers.
But what is truly “morally appalling” is to see the perpetrators of the 1991 putsch walk free from the courtroom in Moscow without even a proper trial, and to see KGB murderers celebrated as the heroes of present-day Russian democracy. One of them, the former KGB general Oleg Kalugin, recently published an interview in a popular British newspaper under the proud heading, “I Organized Markov’s Execution,” in which he recounts his role in the 1978 London murder (by a poison-tipped umbrella) of a Bulgarian dissident. Nor does Kalugin feel the slightest remorse. His action, he believes, was justified by the fact that to disobey the order from his boss Andropov “would have been suicidal,” as if exactly this defense had not already been rejected in the trials of his German counterparts at Nuremberg 45 years ago.
Others are hardly better. Be they, like the present Defense Minister Pavel Grachev and quite a few of his generals, the proud heroes of the Afghan slaughter; or, like Prime Minister Viktor Chernomyrdin, the best organizers of Brezhnev’s “stagnation” period—whoever they are, none of them feels the slightest responsibility for what he has done. Why should they, if they were all just carrying out the orders of their superiors?
The massacre of Polish officers in the Katyn Forest may have been condemned at Nuremberg as a crime against humanity, yet the man who signed the order, NKVD official Petr Soprunenko, is living peacefully in Moscow as an old-age pensioner. So are Dmitri Kopylansky, Raul Wallenberg’s MGB interrogator, and General Pavel Sudoplatov, Trotsky’s murderer, to name just a few. Are we to forgive them all, without even a court hearing? Are we to accept what the world firmly rejected 45 years ago?
This is what I call “morally appalling”: the double standards we seem to accept so easily. Why, may I ask, is murdering in the name of National Socialism a crime against humanity while murdering in the name of International Socialism is not? Why did Rudolf Hess die in Spandau prison, whereas Boris Ponomarev can live out his last years in a comfortable Moscow apartment? Is there no limit to our hypocrisy? No sooner is some bloody monster like the former East Germany’s Erich Honecker put on trial than many of the same people who applaud hunting down elderly Nazi war criminals are up in arms pleading in the name of humanity his old age and poor health. If those are our moral standards, why are we so shocked by the atrocities committed in Bosnia? What else did we expect from the former Communist leaders of the former Yugoslavia?
***
Those Russians who believe that the crimes, lies, and injustices perpetrated in the former Soviet Union can be brushed aside like so many crumbs from a table—that we can step over the mountains of corpses and rivers of blood, and carry on as if nothing happened—are at best extremely naive and at worst extremely dishonest and indifferent to the future of their country. Moral recovery in the former Communist countries is certainly more important than economic recovery, as the second is hardly achievable without the first. And the first is not possible without some kind of Nuremberg-type judgment.