SOVIET HISTORY LESSONS
Письмо, медаль, кольцо.
Гертрудис Хартман о Владимире Буковском.
Их пути сошлись до того, как они встретились. Он был самым известным русским политзаключённым своего времени — борцом за права человека блестящего ума и удивительного бесстрашия.
А она — молодая голландка — неординарная, изобретательная и бесконечно оригинальная, придумала, как спасти ему жизнь.
Пока весь остальной мир прикладывал отчаянные усилия, пытаясь понять, каким образом можно вызволить Владимира Буковского из заключения, Гертрудис Хартман предложила простое решение: "Давайте обменяем Буковского на Корвалана".
Шёл 1973 год. Буковский терял своё здоровье в лагере, и Хартман написала письмо генералу Пиночету, предлагая политический ход, который три года спустя закончился обменом десятилетия, беспрецедентным компромиссом в отношениях между Востоком и Западом. "Если вы освободите Корвалана, то Советы освободят Буковского", — экспромтом написала она в своем спонтанном письме чилийскому диктатору.
Как и многие другие честные люди той эпохи, Гертрудис впустила Владимира в своё сердце, не зная его. Но их связь продолжилась и после его освобождения — как если бы сама судьба управляла этим союзом. Или, как иногда говорили более поэтически настроенные из их знакомых, "сами звёзды так сошлись". Почему? Потому что она оказалась среди немногих из тех, кто оставался ему близок до самых его последних лет.
Изначальная реакция Пиночета на письмо Хартман была уклончивой. Но она продолжала упорствовать, получив его первое письмо расплывчатого содержания: присылала ему книги о тяжёлом положении политических заключенных в СССР, продолжала писать и настаивать на обмене.
Корвалан, конечно, был менее харизматичной частью этого уравнения. В то время как Буковский получил свой срок за разоблачение карательной психиатрии в СССР, что вызвало яростное международное осуждение этой практики (и таким образом спасло жизни многим людям), глава чилийской коммунистической партии, напротив, был известен тем, что пускал поезда под откос, планировал взрывы и другие подобного типа действия в ходе "революционной борьбы" в Чили. К тому же, он находился в гораздо лучших условиях содержания, чем те, которые царили в тюрьме КГБ во Владимире, где Буковский медленно умирал.
"Он сидел в хороших условиях," — рассказывал Буковский о Корвалане во время лекции в Праге в 2013 году. "Его не наказывали и не судили — он сидел в условиях предварительного заключения. К нему пускали советских журналистов каждую неделю. Он вообще-то был недоволен, что его обменяли. В интервью коммунистам-итальянцам он сказал: 'Я бы против. Но партия решила, что я должен согласиться, и я согласился' ".
Условия, в которых содержался Буковский, напротив, были чудовищными. Кампания за его освобождение, которую вела его мать, передавала регулярные сообщения о его слабеющем зрении, о том, что он выглядит "как из Освенцима", о его болезнях сердца и почек, а также о язвах желудка, ставших пыткой из-за тюремной еды.
Когда 18 декабря 1976 года обмен наконец состоялся в аэропорту Цюриха — после длительных переговоров с участием Государственного департамента США — мир увидел человека, похожего на призрака. "Как тень" — позже описал то, как Буковский выглядел в те дни, в своих мемуарах британский парламентарий лорд Николас Бетелл (со временем ставший другом Буковского). "Впалые щеки, как будто сдавленные двумя теннисными мячами, волосы щёткой длинной в четверть дюйма, цвет лица — того оттенка серого, который бывает у людей на пороге смерти".
Амстердам, январь 1977.
Два дня спустя Пиночет дал и свой первый комментарий во французской газете La Nouvelle Republique: "Русские отреагировали уклончиво и сдержанно на наши первоначальные предложения касательно обмена. Но мы продолжали настаивать, и в результате они уступили".
Среди ажиотажа, сопровождавшего эту неслыханную политическую сделку, и суматохи, вызванной сотнями осаждавших Буковского журналистов, имя Гертрудис Хартман затерялось среди более громких имён, титулов и званий. Вскоре после обмена Буковский встретился с Маргарет Тэтчер, Уинстоном Черчиллем-младшим, Гельмутом Колем, президентом США Джимми Картером и многочисленными высокопоставленными европейскими и американскими политиками. Он выступал перед огромными аудиториями на Всемирном экономическом форуме в Давосе и перед крупнейшими профсоюзами США.
Слева направо: Владимир Буковский с президентом Картером (март 1977 г.); на пресс-конференции в Цюрихе (декабрь 1976 г.) и с конгресcменом Дж.Эшбруком (март 1977 г.).
"Интерес и симпатии общественного мнения к нашим проблемам как раз в тот момент был огромен, желание помочь, понять, под держать — невероятное," — напишет позже Буковский в своей книге "Письма русского путешественника". "Наше движение стремительно выходило на мировую арену, становясь фактором международной политики, отчего у него появились могущественные враги. Когда тут отдыхать да оглядываться?"
В течение следующих четырех десятилетий люди вокруг Буковского появлялись и исчезали. Он получил дипломы Кембриджского и Стэнфордского университетов, возглавил крупный альянс антикоммунистических организаций, был неофициальным советником Рейгана и Тэтчер, вывез на Запад уникальную информацию из советских архивов и вёл яростные интеллектуальные атаки на режим Путина. Некоторые из старых друзей, которых он знал ещё со времён своей московской юности, навсегда остались его союзниками. Другие исчезли с его орбиты. Появлялись сотни новых друзей и сторонников. Одна правозащитная инициатива следовала за другой, и каждая требовала его внимания и участия. Но на протяжении всего этого времени его связь с Гертрудис Хартман оставалась неизменной.
Слева: дарственная надпись Буковского на экземпляре его книги "Свобода на Западе": "Гертрудис, Королеве Суринама, Принцессе Смалле Ээ, Первой Леди моей кухни. С любовью, Владимир". Справа: дарственная надпись на книге "И возвращается ветер": "Гертрудис, с наилучшими пожеланиями и любовью. В. Буковский".
Алиса Ордабай: Гертрудис, твоё имя легендарно. Не только потому, что ты автор идеи обмена Буковского, и не только потому, что ты так много сделала для его освобождения, но и потому, что ты оставалась его доверенным лицом, его другом и интимно близком человеком на протяжении всей его жизни. Это поразительно. Ты была одной из немногих констант на протяжении всей его жизни на Западе.
Гертрудис Хартман: Буковский шутил: "Эразм Роттердамский и Гертрудис Роттердамская!" Говорил, что после моей смерти мой мозг должен быть передан науке.
А.О.: Но в ваших отношениях также была очень серьёзная составляющая.
Г.Х.: У меня есть золотое обручальное кольцо, которое мне подарил Владимир, и его Медаль Свободы. Я была в гостях у него, его матери Нины Инвановны и сестры с сыном в декабре 1977 года в городке Уэтикон-ам-Зее в Швейцарии. Жила в отеле. Владимир поселил меня в отеле, и мы провели удивительный романтический вечер. Объятия и нескончаемые поцелуи. Когда я улетала обратно в Голландию, он пообещал мне золотое обручальное кольцо. В первые дни 1978 года я получила от него письмо, и в конверте лежало золотое кольцо. С открыткой, на которой было написано: "Подходит ли тебе кольцо по размеру?" Я ответила: "Да!" В его понимании я как будто вышла за него замуж. На кольце были выгравированы его имя и возраст. Я ношу его, не снимая.
Когда я впервые приехала к нему в Кембридж, он сказал: "Мой дом — это твой дом". Многие люди приезжали к ему в Кембридж, но я не бывала там слишком часто. Возможно, для него было бы лучше, если бы я приезжала туда почаще.
А.О.: Буковский говорил, что годы нахождения под наблюдением КГБ научили его не распространяться о своих подругах. Я полагаю, что он всегда считал, что если начнёт публично называть самых дорогих ему людей, это подвергнет их опасности. В своей книге "И возвращается ветер" он пишет, что те, кого он любил сильнее всех, не получали от него прилюдного внимания, потому что он знал, что это может обернуться для них катастрофой. У него были такого же рода опасения за свою мать, когда они ещё находились в России.
Г.Х.: Мне нравилась его мать, она была приветливой женщиной.
Гертрудис Хартман приводит в порядок деревья в саду Владимира Буковского.
Гертрудис Хартман у входа в дом Владимира Буковского в Кембридже, Великобритания.
А.О.: А вот его отец — это другая история. Как известно, они не ладили.
Г.Х.: Владимир не любил своего отца. Позже отец женился на другой даме. Когда отец умер, его жена спросила Владимира, хочет ли он унаследовать его дом в Москве после её смерти, и Владимир сказал, что нет. Владимир как-то сказал мне: "Отец меня не любил", а я ответила: "Я люблю тебя. Он тебе не нужен".
Вечер в Кембридже.
Амстердам.
А.О.: Ты писала Буковскому в тюрьму?
Г.Х.: Письма, которые я писала Владимиру, доходили до него через мать, Нину Ивановну. Йозиена ван хет Рев-Исраэль, преподавательница кафедры русистики Амстердамского университета, поручала своим студентам передавать мои письма и фотографии для Буковского его матери в Москве. Студенты привозили ей мои письма и фотографии, а она передавала их Владимиру. Фотографии меня, моей дочери Паулины и моего сына Джона-Генри поднимали настроение ему и его друзьям в лагере. Когда охранники спрашивали, кто это, он отвечал, что это его тётя и двое её детей. Эти фотографии он прятал в своей лагерной одежде. Позже он сказал мне: "Ты, Джон-Генри и Паулина увидели вместе со мной всю Сибирь". Я также знала мужа Йозиены — Карела ван Хета Рева, он подарил мне, в частности, издание "Человеческого манифеста" Юрия Галанскова.
Все чаще и чаще в ночной тиши
вдруг начинаю рыдать.
Ведь даже крупицу богатств души
уже невозможно отдать.
И никому не нужно:
В поисках Идиота
так измотаешься за день!
А люди идут, отработав,
туда, где деньги и бляди.
И пусть
сквозь людскую лавину
я пройду непохожий, один,
как будто кусок рубина,
сверкающий между льдин.
Не-бо!
Хочу сиять я;
ночью мне разреши
на бархате черного платья
рассыпать алмазы души.
Министрам, вождям и газетам – не верьте!
Вставайте, лежащие ниц!
Видите, шарики атомной смерти
у Мира в могилах глазниц.
Вставайте!
Вставайте!
Вставайте!
О, алая кровь бунтарства!
Идите и доломайте
гнилую тюрьму государства!
Идите по трупам пугливых
тащить для голодных людей
черные бомбы, как сливы,
на блюдища площадей.
Где они –
те, кто нужны,
чтобы горло пушек зажать,
чтобы вырезать язвы войны
священным ножом мятежа?
Где они?
Где они?
Где они?
Или их вовсе нет? –
Вон у станков их тени
прикованы горстью монет.
Человек исчез,
ничтожный, как муха,
он еле шевелится в строчках книг.
Выйду на площадь и городу в ухо
Втисну отчаянья крик!
А потом, пистолет достав,
прижму его крепко к виску...
Не дам никому растоптать
души белоснежный лоскут.
Люди,
уйдите, не надо...
Бросьте меня утешать.
Все равно среди вашего ада
мне уже нечем дышать!
Приветствуйте подлость и голод!
А я, поваленный наземь,
плюю в ваш железный город,
набитый деньгами и грязью.
Небо!
Не знаю, что делаю...
Мне бы карающий нож!
Видишь, как кто-то на белое
Выплеснул черную ложь.
Видишь, как вечера тьма
жует окровавленный стяг...
И жизнь страшна, как тюрьма
воздвигнутая на костях
Падаю!
Падаю!
Падаю!
Вам оставляю лысеть.
Не стану питаться падалью -
как все.
Не стану кишкам на потребу
плоды на могилах срезать
Не нужно мне вашего хлеба,
замешанного на слезах.
И падаю, и взлетаю
в полубреду,
в полусне.
И чувствую, как расцветает
человеческое во мне.
Привыкли видеть,
расхаживая
Вдоль улиц в свободный час
лица, жизнью изгаженные,
такие же, как и у вас.
И вдруг –
словно грома раскаты
и словно явление Миру Христа,
восстала
растоптанная и распятая
Человеческая Красота!
Это – я,
призывающий к правде и бунту,
не желающий больше служить,
рву ваши черные путы,
сотканные из лжи!
Это – я!
законом закованный,
кричу Человеческий Манифест,
и пусть мне ворон выклевывает
на мраморе тела
крест.
(1960)
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ МАНИФЕСТ
А.О.: Карел ван хет Рев был участником сопротивления в Нидерландах во время Второй мировой войны и критиком советского режима. На нашем сайте "Уроки советской истории" есть его репортажи, которые он писал из Москвы в начале 70-х, и они удивительно проницательны. Например, о диссидентах он говорит: "С одной стороны, ими восхищаются, потому что они выражают то, что чувствуют все. С другой стороны, отношение к ним болезненное, потому что они делают то, что должны делать все, но боятся".
Владимир Буковский, Гертрудис Хартман и Карел ван хет Рев.
Карел ван хет Рев и Владимир Буковский.
Когда Буковский — в конце 1972 года, уже находясь в тюрьме — получил приглашение от Лейденского университета приехать и бесплатно учиться у них, была ли это инициатива ван хет Рева?
Г.Х.: Подозреваю, что так. Он преподавал славянскую литературу в Лейдене. У Лейдена есть связь с Россией: там учился Пётр Первый, а много лет спустя студенты Лейденского университета начали переправлять письма русскому правозащитнику Владимиру Буковскому.
А.О.: Но я думаю, что ты была самой креативной из всех в своем подходе к акциям по освобождению Буковского. Ты назвала одну из своих лошадей "Владимир Буковский" и являлась с ней к посольству СССР в Нидерландах, протестуя против заключения Буковского.
Г.Х.: Мы приходили с этой лошадью на демонстрации у здания посольства СССР в Гааге, требуя освобождения Владимира.
Владимир и Андрей Амальрик навестили меня однажды в день моего рождения в апреле 1977 года в селении Смалле Ээ и пробыли там несколько дней. Амальрик ездил верхом на лошади по имени Владимир Буковский — по садам и лугам, окружавшим Смалле Ээ / Фризию. Мне жаль, что Амальрик умер.
А.О.: Я слишком молода, чтобы быть знакомой с ним, но его смерть видится мне большой трагедией. Помимо прочего, она лишила Буковского одного из самых умных друзей его юности.
Гертрудис Хартман проводит демонстрацию у посольства СССР в Гааге, требуя освобождения Владимира Буковского.
Г.Х.: До своей смерти Амальрик часто навещал Владимира в Кембридже. Он знал, как сильно Буковский любил меня. Но я не была знакома со многими из друзей Владимира. Он любил меня и раздражался, когда я начинала нравиться кому-то другому из его русских друзей. Например, таким образом его рассердил Владимир Дремлюга. Иногда это бывало даже забавно.
А.О.: Дремлюга провел шесть лет в советских лагерях за протест против вторжения СССР в Чехословакию. Переехав в 1975 году в США, он основал успешный строительный бизнес.
Г.Х.: Дремлюга был миллионером и жертвовал деньги, чтобы помочь Владимиру в деле освобождения русских солдат в Афганистане. Некоторых из этих русских военнопленных просто держали в подземных ямах. Они не видели солнечного света ни днём, ни ночью. Дремлюга ездил в Афганистан, чтобы там платить выкупы за некоторых из этих русских солдат, чтобы их могли освободить. Он рассказывал мне эти истории, когда бывал в моём доме в Смалле Ээ.
А.О.: Лорд Николас Бетелл, который также работал над проектами Буковского по освобождению военнопленных в Афганистане, в своих мемуарах с жуткими подробностями описывает их условия: "сидят в яме, вырытой в земле", "одеты в лохмотья", "ноги слишком сильно опухли для обуви". Он рассказывает, что они жили в холодных подвалах, "видя дневной свет только два или три раза в год; не знали, какой на дворе месяц, или что Брежнев умер, или что Андропов теперь руководит страной".
Владимир Буковский и Андрей Амальрик в Смалле Ээ, Нидерланды, в апреле 1977 года в поместье Гертрудис Хартман с ее лошадью, носившей имя "Владимир Буковский".
Но не все знакомые Буковского, которых он знал по СССР, вели себя так же великодушно, как Дремлюга.
Г.Х.: Нет, не все. Один из друзей его юности, которого он знал со школы, украл у Буковского большую сумму, а затем скрылся в Израиле.
А.О.: Буковский был невероятно щедр: деньгами, помощью, пожертвованиями политзаключённым, помощью, которую он оказывал людям в нахождении работы и установлении нужных связей. Знала ли ты, например, что он пожертвовал колоссальную сумму (с продаж своих книг на русском языке) партии "Демократическая Россия" в начале 90-х годов?
Г.Х.: Да. Например, вдова известного российского перебежчика часто просила у него деньги. Он купил дом своей матери и много сделал для своей сестры и её сына, который, к сожалению, умер очень молодым.
Мой сын Джон-Генри провёл год с Буковским в Пало-Алто, учился там. После этого он учился в Лейденском университете. Он юрист. И это он посоветовал Владимиру зарегистрировать организацию в Лихтенштейне, чтобы купить дом в Кембридже. Что Владимир и сделал.
Владимир Буковский и Гертрудис Хартман в квартире Буковского в Пало-Алто, 1985 г.
26 августа 1984 г. Пало-Алто, Калифорния.
Другой пример: Буковский устроил Глузману работу в Стэнфорде по специальности "психиатрия", но тот не поехал, потому что не хотел оставлять жену и падчерицу. Семён Глузман писал мне замечательные письма. Владимир переводил их для меня.
Люба Юдович, жившая в районе залива Сан-Франциско, часто навещала Джона-Генри пока он жил в доме у Буковского. Она взяла на себя роль его матери, а Буковский — отца. Её бойфренд Леонид (Лёня) был профессором в Стэнфорде и работал в ЦЕРНе в Женеве. Я несколько раз навещала сына, и Джон-Генри и Леонид встречали меня в аэропорту Сан-Франциско. Мой сын и дочь Паулина живут в Амстердаме и Харлеме, а я живу на севере Нидерландов. Мой дом был построен в 1927 году, в нём 10 комнат и вокруг — большой сад. Дом и сад намного больше, чем у Буковского в Кембридже.
Центральный вокзал Амстердама.
Кембридж.
А.О.: Кто был твоим мужем?
Г.Х: Я была замужем за Хенком Хартманом, врачом-радиологом и радиотерапевтом, практиковавшим в Нидерландах, США, Великобритании и Канаде. Он много работал за границей — в Суринаме, в колонии для больных лепрой в Британском Камеруне, заведовал больницей в Гане при швейцарской Базельской миссии. Он много работал с бедными людьми.
Он был старше меня, и я стала вдовой. Он похоронен в могиле нашей семьи в Харлеме, и я тоже буду там похоронена. Владимир хотел, чтобы нас похоронили вместе, но я не хочу лежать в могиле в Лондоне, потому что собственник этой могилы — Павел Строилов.
А.О.: Насколько я понимаю, ты не бывала в Англии после 2016 года.
Г.Х .: Мне не нравилось, кто находился у Владимира в доме. У Владимира был ревматизм и боли в руках. Однажды я покрасила его забор в цвет, который называется "Карибский синий". Позже Борис перекрасил его в чёрный. Мой сын говорит, что хотел бы навестить могилу Владимира, и я тоже хочу. Владимир говорил мне: "Ты не можешь умереть раньше меня" и "я тебя не переживу". Я могла бы о нём заботиться. Ведь я раньше работала медсестрой в больнице. Но он меня не просил. И мне не нравились люди, которые его окружали в последние годы. Я сожалею, что не увидела его в его последние дни.
Справа и слева: Гертрудис Хартман в ранней молодости в своем поместье.
А.О.: Он говорил с тобой о смерти?
Г.Х.: Он говорил мне, что "после смерти ничего нет". И крестился в Русской православной церкви, потому что он не хотел быть коммунистом.
А.О.: Сразу после смерти Буковского один русскоязычный музеевед опубликовал открытое письмо со своими рекомендациями о том, что можно сделать, чтобы сохранить память о доме Буковского — о том, что нужно сделать без промедления. Он советовал ничего не перемещать и не выносить, а всё тщательно фотографировать с разных ракурсов. Идея заключалась, насколько я поняла, в том, чтобы в цифровом виде запечатлеть содержимое дома, выложить его в сеть, создать онлайн-музей. Было бы замечательно сделать каждый объект интерактивным и доступным для просмотра, а книги и художественные произведения можно было бы просматривать в 3D. Этот музеограф предлагал свои консультации бесплатно. Думаю, многие друзья Буковского глубоко опечалены тем, что это не было сделано. И что он умер, не оставив завещания. Но, опять же, главное наследие Буковского не лежит в сфере материального.
Г.Х.: Но ты много сделала для него и сохраняешь память о нём.
А.О.: Я стараюсь делать то, что могу. Я продала свой дом в Лондоне и на вырученные деньги финансирую проект "Уроки советской истории", чтобы сохранить память о его достижениях. Но, несмотря на то, как ты относилась к его окружению в последние годы его жизни, у тебя, наверняка, остались тёплые воспоминания о его доме.
Г.Х.: Когда я навещала его, мы вместе читали его электронную почту перед сном. Он держал сигарету в левой руке, а правая была на мышке компьютера. Я читала только английские сообщения, а он читал на английском и на русском. Я склонялась над его правым плечом, наши головы совсем рядом. Он говорил мне каждый раз перед сном: "Спокойной ночи, милая, приятных тебе снов".
Моя комната была наверху, рядом с его спальней. Никто не мог войти туда без моего разрешения. Мой велосипед стоял в его сарае. Я отпустила Владимира на свободу и никогда не просила его ни о чём, и не заставляла его что-то делать для меня. Никогда ничего не просила в обмен на мою поддержку.
Владимир Буковский и Гертрудис Хартман в Швейцарии, декабрь 1977 г. Швейцария, 30 декабря 1977 г.
А.О.: Это очень благородное отношение. Я встречала людей, которые в своё время выступали за его освобождение и по сей день считают, что он им что-то должен. Это те же персонажи, которые осуждают его за то, что он начал общаться, например, с Маргарет Тэтчер. Это неуважение к его интеллекту, к его образованию поразительно. На самом деле, существуют интересные исследовательские работы, посвящённые различным причинам, по которым люди хотят помогать страдающим в менее благополучных странах. Некоторые делают это по доброте, другие — чтобы заслужить признание и чувствовать своё превосходство над теми, кому они помогают. Твои же мотивы были благородными, и я уверена, что он это понимал.
Г.Х.: Роксана Коган, жена профессора Александра Когана из Стэнфордского университета, один раз встречала меня в аэропорту Сан-Франциско и сказала: "Вы красивая и хорошо понимаете Владимира. Для него быть с Вами имеет смысл". Владимир был ассистентом её мужа Александра Когана, профессора нейробиологии. Обоих уже нет. Их сын научил меня и Джона-Генри пользоваться компьютером.
Гертрудис Хартман, 1976 г. В Смалле Ээ.
А.О.: Есть очень трогательная фотография, на которой вы с Владимиром во время одного из твоих визитов в Кембридж сидите на скамейке. Вы пребываете в такой тихой, уверенной гармонии друг с другом.
Г.Х.: Это центр Кембриджа, после шоппинга. Рядом с церковью. Знаешь, он не очень любил фотографироваться.
А.О.: Это удивительно для общественного деятеля. Особенно с учётом того, насколько он был привлекателен. Айрис Мердок восхищалась его красотой, а англо-русский журналист Сева Новгородцев однажды рассказывал про то, как впервые увидел его в Лондоне: "Красавец — глаз не отвести".
Г.Х.: Он был покорителем женских сердец! Но меня он любил за мою душу.
А.О.: Есть ещё одна фотография, на которой ты ведёшь лошадь по мелководью. Это такой мечтательный, грациозный образ.
Г.Х.: Это лошадь "Владимир Буковский", на реке Смалле Эстерзандинг. Соседский мальчик едет верхом, а лошадь смотрит на круги на воде и на своё отражение. Эта лошадь везде за мной ходила.
А.О.: Ты продолжаешь ездить верхом?
Г.Х.: Я езжу верхом с друзьями по лесам. За последние годы я несколько раз посетила Суринам. Мой муж проработал один год радиологом в университетской больнице в Парамарибо в Суринаме. Я также провожу время с друзьями и семьёй в Голландии и Бельгии.
А.О.: В твоём архиве есть статья из голландской газеты от апреля 1974 года, в которой рассказывается о тебе, о судьбе Буковского и о твоей лошади, которую ты назвала "Владимир Буковский", и которую ты приводила на акции протеста к советскому посольству. Статья завершается замечательным стихотворением Юлия Даниэля, переведённым на голландский язык. В статье говорится, что это стихотворение было вдохновлено Буковским. Процитирую его здесь полностью:
Уже на небе гремит посуда,
И скоро грянет жестокий пир,
А наши кони ещё пасутся,
А наши кони ещё в степи.
Они бессмертны – вовек хвала им!
И мы ведь помним дорогу к ним,
Мы зануздаем и заседлаем
И, эх, как двинем под проливным.
Тебя облепит намокшим платьем,
О, амазонка, гони за мной!
А кони мчатся, и наплевать им
На тьму и ругань, на дождь и зной.
Ведь наши кони – весёлой масти,
Зелёной, рыжей и голубой,
И подковал их весёлый мастер
Для бурь, для бега, для нас с тобой.
И мы дождёмся большого солнца,
Большого мира во всей красе;
Табун гривастый ещё пасётся,
Плывут копыта в ночной росе.
Г.Х.: Это мое любимое стихотворение. Оно называется "Где он, мой конь?" Оно висит у меня на стене в спальне.
А.О.: Судьба Буковского каким-то образом достаточно глубоко трогала поэтов его поколения. Известный голландский поэт Рутгер Копланд также посвятил Буковскому одно из своих стихотворений. В нем он предупреждает Владимира о лицемерии западных политических кругов и с горечью говорит: "Ненависть рядится в одежды мирных людей". Сам Буковский не любил тех, кто бездействием пытается умиротворить диктаторские режимы. И он всегда восхищался теми, у кого хватало духа и храбрости действовать. Думаю, в тебе он нашёл воплощение этого духа. Но если говорить о литературе, какие ещё русские писатели тебе нравятся?
Г.Х.: Тургенев — мой любимый писатель. Буковский подарил мне все его труды. Мне мои отношения с Буковским всегда виделись как отношения Полины Виардо с Тургеневым. Я разговаривала с профессором ван хет Ревом о Тургеневе, и он тоже обожал его книги.
А.О.: Буковский представлял, что живёт в своём замке с тобой. У тебя есть чудесное письмо от него, в котором он пишет, что в этом замке есть место для тебя, твоих детей и твоих лошадей. Это так невероятно трогательно.
Г.Х.: Он представлял, что живёт со мной в своём замке. Он вылепил его модель, когда жил в коттедже, принадлежавшем Уинстону Черчиллю-младшему. Ты должна знать об этом.
А.О.: Да, именно там он написал свою книгу "И возвращается ветер". Но если говорить о Виардо: её семья, как известно, на протяжении многих лет избегала обсуждать тему Тургенева каждый раз, когда биографы Тургенева их об этом просили. Когда я связываюсь с людьми и прошу их поделиться своими воспоминаниями о Буковском, я всегда говорю им, что русская историография сильно пострадала из-за отсутствия воспоминаний ключевых современников некоторых из великих русских людей. Например, жена Пушкина не оставила никаких воспоминаний о муже. И русская культура понесла из-за этого большую потерю. Поэтому в завершение нашего разговора я хотела бы поблагодарить тебя за всё, чем ты поделились с архивом "Уроки советской истории" — за твои воспоминания, письма, фотографии. Владимир Буковский был основателем правозащитного движения в СССР и был единственным, кто возвращался в тюрьму снова, и снова, и снова, и снова, чтобы говорить правду и спасать человеческие жизни. Его пример чрезвычайно важен для молодого поколения. Поэтому я благодарю тебя не только за то, что ты придумала способ освободить его из заключения, но и за то, что ты так чудесно поделилась своими воспоминаниями о нём.
Г.Х.: Не стоит благодарности, Алиса. Ты хранишь память о Владимире Буковском. Я надеюсь увидеть тебя скоро.
А.О.: Я тоже надеюсь на нашу скорую встречу. И надеюсь, что это далеко не последний наш разговор.
© Алиса Ордабай.
