top of page

Vladimir Bukovsky:

Statement to the U. S. Helsinki Commission

 

Washington, D. C. 

February 23, 1977. 

Владимир Буковский: выступление перед Хельсинкской комиссией США

Вашингтон

23 февраля 1977 г.

Over the decades during which the Soviet regime has existed, a number of international agreements on the need to observe human rights have been concluded. I do not intend now to analyze in detail the qualities and deficiencies of each of them, but I wish to make clear that the essence is not the quality of the agreements themselves but how far Western countries are ready to insist on their fulfillment. The last in the series of these agreements was the Final Act of the Conference on European Security and Cooperation which, despite its obvious drawbacks, contains a number of clauses obliging all its signatories, including the Soviet Union and East European counties, to respect the rights of their own citizens. However, from the very beginning, the Soviet Union had no intention to fulfill this part of the agreement, attempting to relieve itself of all obligations by referring to its sovereign rights. 

 

The Soviet Union’s attitude to the West and, consequently, to cooperation with the West, is easily shown by the example of article 64 of the RSFSR Criminal Code (and the equivalent articles in the Codes of the other Union Republics). According to this article, any citizen of the USSR, trying to escape from the Soviet Union or refusing to return to it, is considered a traitor and is on the same footing as a deserter who has gone over to the enemy. Such a person may be punished by imprisonment from ten to fifteen years or by execution. What peaceful cooperation or detente can we talk about if the Soviet Union continues to force into the minds of its own citizens hostility towards European countries and the United States of America, reserving to itself the right to preserve a cold-war climate inside the country? It is obvious that the Soviet Union does not have the slightest intention of bringing its internal legal system into line with international agreements, let alone allowing the peaceful coexistence of ideologies. There is no freedom of movement in the Soviet Union. And one can only be amazed by the blindness of people in the West who do not see the Berlin Wall in the middle of Europe. The Soviet Union is similarly fenced in. 

 

Dozens of my fellow-prisoners are still in the USSR’s prisons and camps only because they tried to leave the USSR or, once they had left, returned voluntarily. Vladimir Balakhonov, a U.N. employee who asked for political asylum in Switzerland in 1973, returned to the Soviet Union of his own free will after a Soviet consul gave him assurances that he would not be subject to repression. He was sentenced to twelve years and is now in Vladimir prison. Vasily Fedorenko was given fifteen years for an attempt to cross the Soviet-Czechoslovak border and is in Vladimir prison on a special regime. He has been on a hunger-strike for more than a year in protest against his illegal sentence. Nothing is known of the fate of the pilot Zosimov, returned by Iran to Soviet authorities for punishment. Twelve Jews, who received sentences of between eight and fifteen years for the famous Leningrad hijack case, are still in detentin. Incidentally, the merit of these people is that they were the first to attract the attention of the world public and of Western governments to the problem of leaving the USSR. But even now this problem cannot be considered resolved. People are subject to persecution including imprisonment for many years, for the mere expression of a wish to leave the country. 

 

For example, Anatoly Marchenko was exiled to Siberia for trying to exercise his right to leave. Even after the Helsinki agreement, which plainly stipulated the principle of reuniting families, Ida Nudel has not been allowed to join her sister in Israel and she is threatened with legal and psychiatric persecution. According to the Moscow Helsinki Watch Group, the possibilities of leaving the Soviet Union have grown sharply worse since the Final Act was signed: emigration is now limited to cases of narrowly understood reunification of families. The problem of return to the USSR for those who have left has not been touched on. Everyone who decides to leave does so once and for all, without any hope of ever returning. Therefore, he practically has to decide to become a refugee. 

 

Under the same article 64, any attempt by representatives of various peoples of the USSR to realize or even discuss their right to national self-determination, as provided for in the Soviet Constitution, is seen as treason. Principle Eight of Part One of the Final Act speaks of the right of every people to define its own external and internal political status in conditions of complete freedom. However, the people so the USSR have never had conditions of complete freedom let alone any real possibility for self-determination. I can bear witness to the fact that there are still hundreds of people in prisons and camps who were sentenced after the Second World War for their part in national liberation movements in the Ukraine and the Baltic republics. In the sixties and seventies dozens of people were condemned for so-called “bourgeois nationalism”, that is for participating in discussions of prospects for national self-determination or even just for a cultural renaissance of their peoples. Due to limitations of time I am unable to name all of them, but I shall mention only those who have been imprisoned several times for “bourgeois nationalism” and are currently in a prison camp. They are the Armenian poet Pairuir Airikyan; the Ukrainians, historian Valentin Moroz, linguist Svyatoslav Karavansky, teacher Danilo Shumuk, historian Ivan Gel, poet Mikhail Osadchy, writer Vyacheslav Chernovil. Yuri Shukhevich has spent four years at liberty since the age of fifteen. He was sentenced to five years in prison, five years in a special regime concentration camp, and five years’ exile for writing his memoirs. The Ukrainian poet Anatoly Lupinos, is in the Dnepropetrovsk psychiatric prison under forced “treatment” for an unspecified time. He earlier served a ten-year camp sentence. 

 

Whole peoples who were deported in Stalin’s times are denied the right to return to their homeland: these are the Crimean Tatars, Meskhi, and the Volga Germans. If the Germans are now managing to emigrate to West Germany, experiencing the usual difficulties associated with leaving (arrest, persecution, and humiliation), the Crimean Tatars, expelled from the Crimea, and the Meskhi, expelled from Georgia, are still deprived of the freedom to choose their place of residence inside the Soviet Union and are subjected to continuing cruel persecutions. The Crimean Tatar activist Mustafa Dzhemilev has been imprisoned for the fourth time. His life is now in danger after prolonged hunger-strikes.

 

At present, movements for national rights are inseparable from the general movement for the rights of man. As a participant in this movement, I should like to point out that the necessity of observing the law always formed part of our traditions. Samizdat, peaceful demonstrations and protest petitions were and continue to be our practical expression of Constitutional freedoms. Our information journal A Chronicle of Current Events, founded in 1968, carries the text of article 19 of the Universal Declaration of Human Rights on its masthead. Again in 1968 signatures were collected for an appeal to the USSR Supreme Soviet with the proposal to ratify the Covenant on Civil and Political Rights. Our Constitutional actions were answered by repressions, since they were described as anti-Soviet propaganda, defamation of the Soviet system or infringements of public order. Signed sheets of the appeal were confiscated during house-searches. Several times during house-searches (and always to this day in places of detention) the text of the Universal Declaration of Human Rights was confiscated. In a number of verdicts participation in compiling and distributing the Chronicle of Current Events was considered a crime. 

 

Hundreds of people have been imprisoned for participation in this movement, for their beliefs and opinions. Soviet punitive organs and propaganda deny the existence of persecution for one’s beliefs in the Soviet Union; according to official statements, nobody is imprisoned for his views in the Soviet Union, only for his actions. At the same time, expression of one’s views is understood as a criminal act. Incidentally, Article 19 of the Universal Declaration of Human Rights does not separate the right to hold any ideas and opinions from the right to express them. Alexander Chekalin, a fitter, was sentenced to five years in a concentration camp in 1971 just because he had written a remark on a voting slip during “secret” elections to the Supreme Soviet. In this remark he expressed his opinion of Soviet electoral procedure. Dozens of people have been sentenced only because they have complained to the country’s authorities and international organizations. The honored teacher of the Moldavian republic, Yakov Suslensky, who survived a seven-year sentence by a miracle and was released in January of this year, was imprisoned for a letter to the U. N. Secretary-General, which the KGB got hold of while in was in the mail. 

 

Such practices force people to be hypocritical, teach them to think one thing and say another. They violate people’s conscience. There is no freedom of information in the Soviet Union. Soviet law rejects it in principle. Exercising the right to receive and impart information by any means is punishable under Articles 70 and 190-1 and is considered to be a criminal act.

 

I was arrested in 1971 and sentenced to seven years in a concentration camp and to five years’ exile just because I had, openly without making a secret of it, told the correspondents of the Associated Press and of C.B.S. in Moscow what I had seen in prison, camps and madhouses. During my “trial”, which lasted for only a few hours, clippings from American newspapers containing an interview with me were shown as evidence and the C.B.S. film with my participation was shown. None of the judges spoke English, but the court nevertheless refused my request for a translation of this material. They said that everything was already clear. I can certify that more than a month before the court examination and the verdict, a KGB investigator told me the term of my imprisonment. 

 

The following people are now imprisoned in concentration camps and prisons for distributing publications about infringements of human rights in the Soviet Union, such as the Chronicle of Current Events, the Chronicle of the Lithuanian Catholic Church, and the Ukrainian Herald: Nijole Sadunaite, Sergei Kovalev, Vyacheslav Chernovil, Gabriel Superfin, and others. 

 

As far as the right to receive information is concerned, this is very limited for those living at liberty and almost non-existent in camps and prisons. Article 25 of the Corrective Labor Code prohibits prisoners from receiving any publications produced outside the Soviet Union. A political prisoner in Vladimir prison, Nikolai Budulak-Sharygin, did not receive one single copy of the English Communist newspaper, The Morning Star, which its editorial office used to send him at the request of his English wife. Even the UNESCO Courier, the Russian version of which is published in Moscow, is forbidden in Vladimir Prison. The infringement of the right to receive and impart information also applies to personal correspondence. Of the tens of thousands of postcards, which as I now know were sent to me from abroad, I received just three during my detention. For months I was not given letters from my mother and the few letters which I was able to write out of prison (one letter every month or two) were continually confiscated under trumped-up pretexts. Seven political prisoners in Vladimir prison were finally obliged to give up their correspondence altogether. 

 

The Soviet system of corrective-labor reeducation for political prisoners constitutes a monstrous crime, relying on punishment by hunger, solitary confinement, deprivation of medical help, and all this is done with the aim of forcibly changing religious, political, and national convictions. 

 

All this is what those internal affairs of the Soviet Union really are, the ones with which it will not allow interference, which it covers with its sovereignty. And, quite often, the West accepts the Soviet point of view on interference in its internal affairs. 

 

One can say confidently that the Soviet leadership has never intended to observe the Universal Declaration of Human Rights, or the Covenant on Civil and Political Rights, or the Third Basket of the Helsinki agreement. And it will not observe them unless Western states and societies firmly and systematically work towards their fulfillment. For me it is quite obvious that all these international documents will remain unfulfilled until the Soviet Union brings its internal legal system and practice into line with its international obligations. 

 

Quite recently the Soviet Union confronted you with a direct challenge by declaring that monitoring observation of the Helsinki agreements was a crime. The leaders of the Moscow and Ukrainian Helsinki groups, Yury Orlov and Mikola Rudenko, and other members of these groups, former political prisoners Alexander Ginzburg and Oleksy Tykhy, have been arrested. The fate of these people, and of the Helsinki agreement itself, depends on the reaction of Western countries: will the world be able to stand up for its own understanding of freedom or will it adopt the principles of “socialist democracy”?

 

In order to defend basic freedoms and to support civil rights, and national and religious movements in the USSR, it is essential:

 

  • to investigate infringements of these freedoms in the U. N. Human Rights Commission, in UNESCO, and at the forthcoming Belgrade Conference;

 

  • to demand the admittance of observers into Soviet political camps and prisons, psychiatric hospitals, and to political trials;

 

  • to obtain free contact between Western Helsinki groups and the Moscow, Ukrainian and Lithuanian groups, including meetings with arrested members of these groups;

 

  • and, finally, to make trade and economic ties depend on the observance of civil rights agreements. It is clear that a country which does not fulfill these agreements will easily break others. 

 

I should like to issue a very serious warning: Western public opinion, parliaments, and governments must have patience. The West is too impatient: after some attempts which have brought no results, you easily let your arms drop and you despair. And the Soviet Union, knowing the West, certainly banks on such a reaction and, as recent arrests have shown, will stick to a hard line. And again a certain viewpoint can arise: “It is better not to anger the Soviet leaders” — they bank on that, too. You must understand that a new wave of repressions in the Soviet Union does not demonstrate strength, but the Soviet Union’s fear in the face of rising opposition from within the country and international solidarity with this opposition, particularly in view of the simultaneous unprecedented rise of opposition in all the East-European countries. 

 

I do not hesitate to state that the fate of the world depends on the conduct of the Western nations at this time of growing crisis. A firm, relentless and constant stand by the West will force the Soviet Union to recognize political realities. 

 

I don’t want to be misunderstood. I am not against attempts to seek peaceful settlements of all the problems which divide us. I am for detente. But it must be a real detente and not a self-deception. 

 

Not at the price of basic principles on which your country was founded. 

 

Not a capitulation to the advance of communism which is the way the Soviet Union interprets detente to its own people daily.

 

It must be a detente with a human face. 

 

Vladimir Bukovsky.

 

Washington, D. C. 

February 23, 1977. 

За десятилетия существования советского режима был заключен ряд международных соглашений о необходимости соблюдения прав человека. Я не собираюсь сейчас подробно анализировать характеристики и недостатки каждого из них, но хочу прояснить, что суть не в качестве самих соглашений, а в том, насколько западные страны готовы настаивать на их выполнении. Последним в серии этих соглашений был Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, который, несмотря на его очевидные недостатки, содержит ряд положений, обязывающих все подписавшие его стороны, включая Советский Союз и страны Восточной Европы, уважать права собственных граждан. Однако с самого начала Советский Союз не собирался выполнять эту часть соглашения, пытаясь снять с себя все обязательства, ссылаясь на свои суверенные права.

 

Отношение Советского Союза к Западу и, как следствие, к сотрудничеству с Западом, легко проследить на примере статьи 64 Уголовного кодекса РСФСР (и аналогичных статей кодексов других союзных республик). Согласно этой статье, любой гражданин СССР, пытающийся бежать из Советского Союза или отказывающийся вернуться в него, считается предателем и находится в одном положении с перешедшим на сторону врага дезертиром. Такое лицо может быть наказано лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет или смертной казнью. О каком мирном сотрудничестве или разрядке может идти речь, когда Советский Союз продолжает внушать своим гражданам мысль о необходимости враждебно относиться к европейским странам и к Соединенным Штатам Америки, оставляя за собой право сохранять внутри страны атмосферу холодной войны? Очевидно, что Советский Союз не имеет ни малейшего намерения привести свою внутреннюю правовую систему в соответствие с международными соглашениями, не говоря уже о мирном сосуществовании идеологий. В Советском Союзе у граждан нет свободы передвижения. И можно только удивляться слепоте людей на Западе, которые не видят Берлинскую стену, построенную посреди Европы. Советский Союз огорожен таким же образом.

 

Десятки людей, с которыми я находился в заключении, до сих пор остаются в тюрьмах и лагерях СССР только потому, что пытались покинуть СССР или добровольно вернулись после того, как когда уехали. Владимир Балахонов, сотрудник ООН, попросивший политическое убежище в Швейцарии в 1973 году, вернулся в Советский Союз по собственному желанию после того как советский консул заверил его, что он не подвергнется репрессиям. Он был приговорен к двенадцати годам и сейчас находится во Владимирской тюрьме. Василию Федоренко дали пятнадцать лет за попытку перейти советско-чехословацкую границу, и он находится во Владимирской тюрьме на особом режиме. Он держит голодовку более года в знак протеста против незаконного приговора. О судьбе летчика Зосимова, возвращенного Ираном советским властям для наказания, ничего не известно. Двенадцать евреев, осужденных на сроки от восьми до пятнадцати лет -- фигуранты знаменитого дела об угоне в Ленинграде, все еще находятся в заключении. Кстати, заслуга этих людей в том, что они первыми привлекли внимание мировой общественности и западных правительств к проблеме выезда из СССР. Но и сейчас эту проблему нельзя считать решенной. Люди подвергаются преследованиям, в том числе лишению свободы на многие годы, за простое выражение желания покинуть страну.

 

Анатолий Марченко, например, был сослан в Сибирь за попытку реализовать свое право на выезд. Даже после Хельсинкского соглашения, в котором прямо оговаривался принцип воссоединения семей, Иде Нудель не разрешили уехать к сестре в Израиль, и ей угрожают судебным и психиатрическим преследованием. По данным Московской Хельсинкской группы, возможности выезда из Советского Союза резко ухудшились после подписания Заключительного акта: теперь эмиграция ограничивается случаями узко понимаемого воссоединения семей. Проблема возвращения в СССР ранее уехавших не затрагивается. Каждый, кто решает уехать, принимает это решение раз и навсегда, без всякой надежды когда-либо вернуться. Поэтому он практически должен принять решение стать беженцем.

 

Согласно той же 64-й статье, любая попытка представителей различных народов СССР реализовать или даже обсудить свое право на национальное самоопределение, оговоренное в Конституции Советского Союза, рассматривается как государственная измена. В восьмом принципе части первой Заключительного акта говорится о праве каждого народа определять свой внешний и внутренний политический статус в условиях полной свободы. Однако у народов в СССР никогда не было условий полной свободы, не говоря уже о реальной возможности самоопределения. Я могу засвидетельствовать, что в тюрьмах и лагерях до сих пор находятся сотни людей, осужденных после Второй мировой войны за участие в национально-освободительных движениях на Украине и в республиках Балтии. В шестидесятые и семидесятые годы десятки людей были осуждены за так называемый "буржуазный национализм", то есть за участие в дискуссиях о перспективах национального самоопределения или даже просто за культурное возрождение своих народов. Ввиду ограниченности во времени я не могу перечислить их всех, но упомяну только тех, кто несколько раз был заключен в тюрьму за "буржуазный национализм" и в настоящее время находится в лагере для военнопленных. Это армянский поэт Паруйр Айрикян; украинцы, историк Валентин Мороз, лингвист Святослав Караванский, педагог Данило Шумук, историк Иван Гель, поэт Михаил Осадчий, писатель Вячеслав Черновил. Юрий Шухевич с возраста пятнадцати лет провел на свободе четыре года. За написание мемуаров он был приговорен к пяти годам лишения свободы, пяти годам концлагеря особого режима и пяти годам ссылки. Украинский поэт Анатолий Лупинос находится в Днепропетровской психиатрической тюрьме на принудительном "лечении" с неопределенным сроком. Ранее он отбыл десять лет в лагере.

 

Целые народы, депортированные в сталинские времена, лишены права вернуться на родину: это крымские татары, месхи, немцы Поволжья. Если немцам сейчас удается эмигрировать в Западную Германию, испытывая обычные трудности, связанные с отъездом (аресты, преследования и унижения), то крымские татары, изгнанные из Крыма, и месхи, изгнанные из Грузии, по-прежнему лишены свободы выбора места жительства на территории Советского Союза и продолжают подвергаться жестоким преследованиям. Крымскотатарский активист Мустафа Джемилев в заключении четвертый раз. Его жизнь сейчас в опасности после продолжительных голодовок.

 

В настоящее время движения за национальные права неотделимы от общего движения за права человека. Как участник этого движения хочу отметить, что необходимость соблюдения закона всегда была частью наших традиций. Самиздат, мирные демонстрации и петиции протеста были и остаются нашим практическим выражением конституционных свобод. Наш информационный журнал "Хроника текущих событий", основанный в 1968 году, размещает на своей обложке текст статьи 19 Всеобщей декларации прав человека. Вновь в 1968 году были собраны подписи под обращением в Верховный Совет СССР с предложением ратифицировать Международный пакт о гражданских и политических правах. На наши конституционные действия ответили репрессиями, так как их охарактеризовали как антисоветскую пропаганду, клевету на советский строй или нарушение общественного порядка. Подписанные листы обращения были изъяты во время обысков. Несколько раз во время обысков домов (и всегда по сей день в местах заключения) текст Всеобщей декларации прав человека конфискуют. В ряде приговоров участие в составлении и распространении "Хроники текущих событий" было названо преступлением.

 

Сотни людей были заключены в тюрьмы за участие в этом движении, за свои убеждения и мнения. Советские карательные органы и пропаганда отрицают существование преследований за веру в Советском Союзе; согласно официальным заявлениям, в Советском Союзе никого не сажают за взгляды, только за действия. При этом выражение своих взглядов понимается как преступное деяние. Между прочим, статья 19 Всеобщей декларации прав человека не отделяет право придерживаться каких-либо идей и мнений от права их выражать. Слесарь Александр Чекалин был приговорен к пяти годам концлагеря в 1971 году только за то, что написал замечание на бюллетене для голосования во время "тайных" выборов в Верховный Совет. В этом замечании он выразил свое мнение о советской избирательной процедуре. Десятки людей были осуждены только за то, что они пожаловались властям страны или в международные организации. Заслуженный учитель Молдавской республики Яков Сусленский, чудом выживший после семилетнего срока и освобожденный в январе этого года, попал в тюрьму за письмо Генеральному секретарю ООН, которое КГБ перехватил, пока оно шло по почте.

 

Такие практики заставляют людей лицемерить, учат думать одно, а говорить другое. Они совершают насилие над человеческой совестью. В Советском Союзе нет свободы информации. Советский закон это в принципе отвергает. Осуществление права на получение и распространение информации любым способом наказуемо в соответствии со статьями 70 и 190-1 и считается уголовным преступлением.

 

Я был арестован в 1971 году и приговорен к семи годам концлагеря и пяти годам ссылки только за то, что я открыто, не скрывая этого, рассказал корреспондентам Associated Press и CBS в Москве то, что я видел в тюрьмах, лагерях и сумасшедших домах. Во время моего "суда", продолжавшегося всего несколько часов, в качестве доказательства были показаны вырезки из американских газет, содержащие интервью со мной, и был показан фильм CBS с моим участием. Ни один из судей не говорил по-английски, но суд все же отказал мне в том, чтобы перевести этот материал. Сказали, что все уже ясно. Я могу подтвердить, что более чем за месяц до судебного разбирательства и вынесения приговора следователь КГБ сообщил мне срок моего заключения.

 

Следующие люди в настоящее время заключены в концлагеря и тюрьмы за распространение публикаций о нарушениях прав человека в Советском Союзе, таких как "Хроника текущих событий", "Хроника Литовской католической церкви" и "Украинский вестник": Нийоле Садунайте, Сергей Ковалев, Вячеслав Черновил, Габриэль Суперфин и другие.

 

Что касается права на получение информации, то оно очень ограничено для тех, кто живет на свободе, и практически отсутствует в лагерях и тюрьмах. Статья 25 Исправительно-трудового кодекса запрещает заключенным получать любые публикации, выпущенные за пределами Советского Союза. Политзаключенный Владимирской тюрьмы Николай Будулак-Шарыгин не получил ни одного экземпляра английской коммунистической газеты "Morning Star", которую редакция отправляла ему по просьбе его жены-англичанки. Во Владимирской тюрьме запрещен даже "Курьер ЮНЕСКО", русская версия которого издается в Москве. Нарушение права на получение и распространение информации распространяется также на личную переписку. Из десятков тысяч открыток, которые, как я теперь знаю, были отправлены мне из-за границы, я получил всего три во время моего заключения. В течение нескольких месяцев мне не передавали письма от матери, а те несколько писем, которые я мог написать из тюрьмы (одно письмо раз в месяц или два месяца), постоянно конфисковывались под надуманными предлогами. В итоге семерым политзаключенным Владимирской тюрьмы пришлось вообще отказаться от переписки.

 

Советская система исправительно-трудового перевоспитания политзаключенных представляет собой чудовищное преступление, основанное на наказании голодом, одиночнoм заключении, лишении медицинской помощи, и все это делается с целью насильственного изменения религиозных, политических и национальных убеждений.

 

Все это и составляет те внутренние дела Советского Союза, в которые он не допустит вмешательства, которые он прикрывает своим суверенитетом. И довольно часто Запад принимает советскую точку зрения на вмешательство в его внутренние дела.

 

Можно с уверенностью сказать, что советское руководство никогда не намеревалось соблюдать Всеобщую декларацию прав человека, Пакт о гражданских и политических правах или Третью корзину Хельсинкского соглашения. И он не будет их соблюдать, если западные государства и общества твердо и систематически не будут работать над их выполнением. Для меня совершенно очевидно, что все эти международные документы останутся невыполненными до тех пор, пока Советский Союз не приведет свою внутреннюю правовую систему и практику в соответствие со своими международными обязательствами.

 

Совсем недавно Советский Союз бросил вам прямой вызов, заявив, что наблюдение за соблюдением Хельсинкских соглашений является преступлением. Арестованы лидеры московской и украинской хельсинкских групп Юрий Орлов и Николай Руденко, а также другие члены этих групп, бывшие политзаключенные Александр Гинзбург и Алексей Тихий. Судьба этих людей и самого Хельсинкского соглашения зависит от реакции западных стран: сможет ли мир отстоять свое собственное понимание свободы или он примет принципы "социалистической демократии"?

 

Для защиты основных свобод и поддержки гражданских прав, национальных и религиозных движений в СССР необходимо:

 

  •  расследовать нарушения этих свобод в Комиссии ООН по правам человека, в ЮНЕСКО и на предстоящей Белградской конференции;

 

  • требовать допуска наблюдателей в советские политические лагеря и тюрьмы, психиатрические больницы и на политические судебные процессы;

 

  • получить возможность свободного контакта между западными хельсинкскими группами и московскими, украинскими и литовскими группами, включая встречи с арестованными членами этих групп;

 

  • и, наконец, поставить торгово-экономические связи в зависимость от соблюдения договоров о гражданских правах. Понятно, что страна, не выполняющая эти договоренности, легко нарушит и другие.

 

Я хотел бы сделать очень серьезное предупреждение: западное общественное мнение, парламенты и правительства должны иметь терпение. Запад слишком нетерпелив: после нескольких безрезультатных попыток легко опустить руки и прийти в отчаяние. И Советский Союз, зная Запад, безусловно, делает ставку на такую ​​реакцию и, как показали недавние аресты, будет придерживаться жесткой линии. И снова может возникнуть определенная точка зрения: "Лучше не злить советских руководителей" -- они тоже на это делают ставку. Вы должны понимать, что новая волна репрессий в Советском Союзе демонстрирует не силу, а страх Советского Союза перед лицом растущей оппозиции внутри страны и международной солидарности с этой оппозицией, особенно с учетом одновременного беспрецедентного роста оппозиции во всех странах Восточной Европы.

 

Я без колебаний заявляю, что судьба мира зависит от поведения западных стран во время этого нарастающего кризиса. Твердая, непреклонная и неизменная позиция Запада заставит Советский Союз признать политические реалии.

 

Я не хочу, чтобы меня неправильно поняли. Я не против попыток мирного урегулирования всех разделяющих нас проблем. Я за разрядку. Но это должна быть настоящая разрядка, а не самообман.

 

Не ценой основных принципов, на которых была основана ваша страна.

 

Это не капитуляция перед наступлением коммунизма, как Советский Союз ежедневно истолковывает разрядку своему собственному народу.

 

Это должна быть разрядка с человеческим лицом.

 

Владимир Буковский.

Вашингтон

23 февраля 1977 г.

korchnoi.jpg

Victor Krochnoi

Vladimir Bukovsky's foreword to chess master Victor Krochnoi's autobiography.

bells.jpg

The Bell Ringer

Vladimir Bukovsky's short story published in Grani magazine in 1967.

krasnov.jpg

Anatoly Krasnov-Levitin writes about Vladimir Bukovsky in a heartfelt essay following Bukovsky's 1971 trial. 

Anatoly Krasnov-Levitin

Kontinent[6913].jpg

Vladimir Bukovsky warns against censorship in his 1976 letter to Radio Liberty / Radio Free Europe.

Radio Liberty and Censorship

Frolov.jpg

Vladimir Bukovsky's foreword to Andrei and Lois Frolovs' book Against the Odds: A True American-Soviet Love Story.

The Frolovs

why-i-still-listen-to-radio.jpg
Vladimir Bukovsky on Radio Liberty 2018
 
knigi.jpg
A Companion to Judgement in Moscow
ukraina.jpg
Vladimir Bukovsky on Ukraine 112
delaunay.jpg
Vadim Delaunay to Vladimir Bukovsky
shuster.jpg
Vladimir Bukovsky on RTVD Part One
 
shustertow.jpg
Vladimir Bukovsky on RTVD Part Two
NVC Radio.png
Vladimir Bukovsky on NVC Radio
VBBirthday.jpg
On Vladimir Bukovsky's Birthday
American.png
Vladimir Bukovsky heads a discussion at the American Enterprise Institute
troikasamokish.jpg
America's
Crack-Up. A US foreign policy essay by Vladimir Bukovsky
Kontinent[6913].jpg
Vladimir Bukovsky on censorship in his letter to Radio Liberty
darknessatnoon.jfif
Vladimir Bukovsky's foreword to Arthur Koestler's Darkness at Noon
psychiatry.jpg
Vladimir Bukovsky's foreword to Abuse of Psychiatry by Sidney Bloch and Peter Reddaway
wmic.jpg.jpg
The Political Condition of the Soviet Union. Vladimir Bukovsky sums up Russia's ideological crisis in his enduringly perusasive 1987 essay. 
yeltsin.jpg
First hundred days of Yeltsin. Vladimir Bukovsky explains why reforms in Russia failed following the 1991 coup. 


 
Batshev.jpg
Writer Vladimir Batshev recalls the day he spent in an enthralling conversation with Vladimir Bukovsky
NationalReview.jpg
George Bush Senior. Vladimir Bukovsky dispenses advice to the newly elected American President in his 1989 Nаtional Review essay.
BukovskyCigarette.jpg
Got Light? Vladimir Bukovsky's darkly romantic foreword to Richard Klein's book Cigarettes Are Sublime.
© Copyright
bottom of page