Лекции и семинары Владимира Буковского в рамках образовательных мероприятий
Мемориала жертвам коммунизма
в городе Сигет, Румыния. 2002 год.
Вступление румынского писателя Ромулуса Русана
Самое сложное в отношении Владимира Буковского — это найти ему определение. Как и все явления природы, его характер проявляется спонтанно, а объяснить причины этих проявлений сложно. Его поведение полно контрастов. Он силен, но также чувствителен; резок, но полон нюансов; недипломатичен, но сентиментален; серьезен, и в то же время одухотворен; полон энергии, а также спонтанной изобретательности, свойственной юности. Владимир Буковский, человек, двенадцать лет проживший в ГУЛАГе времен Хрущева и Брежнева, а затем, на полпути жизни, получивший шанс начать новую жизнь на Западе, является сегодня самым компетентным специалистом по проблемам коммунизма.
Самым компетентным, потому что познал коммунизм в его наиболее критической фазе, как человек, упорно настаивавший на том, чтобы оставаться нормальным в ненормальном мире; человек, который выбрал быть свободным духом, несмотря на существование тюрьмы — большой или малой — в которой он родился и вырос.
Буковский родился 30 декабря 1942 года, во время войны, в селе Белебей, в Башкортостане, в семье писателя. В 1956 году он испытал шок от новостей о венгерском восстании и признания Хрущева, что большевики убили сорок миллионов человек. Вместе с несколькими друзьями-подростками он организовывал протесты, бросая вызов коммунистической власти, которая привыкла к подчинению угнетаемых граждан. Его первый приговор, вынесенный ему в возрасте 21 года, за которым последовал второй — за проявление солидарности с писателями Даниэлем и Синявским — вынудили его прервать учебу в университете сразу после поступления. После этого последовала бесконечная карусель арестов и сроков в психиатрических тюрьмах.
В своей автобиографии, которую мы издаем отдельным томом, Буковский трагикомическим тоном описывает цикл своих арестов. После короткого периода свободы, в течение которого он отказался приспосабливаться к окружающему миру, он был арестован и отправлен "на лечение" в психиатрическую тюрьму. Затем, после того как врачи выдали ему справку о том, что он здоров, его судили и приговорили к сроку в тюрьме, затем в трудовом лагере и затем к ссылке. Признаваясь в своей неспособности "вести себя хорошо", он знал, что очень скоро вернется в места лишения свободы и остаток жизни проведет за решеткой.
В 1976 году, решив, что он будет менее опасен за границей, чем как участник постоянной протестной деятельности, московские власти согласились по предложению Андрея Сахарова обменять его на Луиса Корвалана, секретаря компартии Чили, политзаключенного генерала Пиночета. Но — через два года после изгнания Александра Солженицына и, как и в случае с Александром Солженицыным, — выдворение Буковского из страны произвело эффект бумеранга. Изучив английский в тюрьме, он закончил образование в области нейрофизиологии в Кембридже и получил докторскую степень в Стэнфорде, штат Калифорния. Востребованный историками и журналистами, Буковский отправился в поистине миссионерское путешествие, рассказывая им о бесчеловечном и преступном характере коммунистической системы. Он написал восемь книг, опубликовал сотни статей и прочитал тысячи лекций на тему сопротивления злу.
Падение коммунистической системы произошло, когда его деятельность была в самом разгаре. В 1991–1992 годах он вернулся в Россию, пытаясь помочь Ельцину объявить Коммунистическую партию Советского Союза вне закона. Но, к его сожалению и к сожалению миллионов демократов бывшего СССР и бывших коммунистических стран, случилось неожиданное: суд над коммунизмом не состоялся (как это произошло после войны в случае с нацизмом), и из-за того, что этого акта нравственного и социального очищения не произошло, коммунистические структуры остались по большей части такими, какими были.
Буковский, человек, который пожертвовал своей молодостью ради борьбы с системой, теперь обнаружил, что люди системы перегруппировались и, освобожденные от ее ограничений, начали процветать как политики, бизнесмены и работники средств массовой информации. Не могло произойти ничего более печального, но для Буковского в результате начался третий этап его жизни: как теоретика новейшей истории. Подобно метеорологу, который прошел через бури, ощущая их на собственной коже, Буковский формулирует диагнозы и прогнозы относительно социальной эволюции нашей эпохи, которая, по его мнению, пришла в непоправимый упадок. Его инстинкт свободного человека подсказывает ему, что момент упущен, и новый мир, озабоченный выживанием, больше не хочет знать првду. Он разочарован, но не перестает говорить, объяснять, разоблачать коммунизм, а также тех, у кого не хватило смелости покончить с коммунизмом, когда тот превратился в "раненного зверя" в результате изменений, шедших в 1989-1991 годах. Он разочарован, но не перестаёт выступать, критикуя в равной степени тех, кто в его стране упустил момент победы, а также тех, кто за границей предпочёл защищать то, что осталось от коммунизма -- своих союзников по трусости.
Так что ответ на вопрос "как определить Владимира Буковского, кто он?" остается таким же неясным, как и в начале этой статьи. Оппозиционер, боец сопротивления, диссидент, еретик, нонконформист, правозащитник, исследователь, аналитик, политолог, пророк или просто человек, который думает своей головой, отвергая модные течения, модели и компромиссы.
В нем есть немного от каждого из этих определений, и целое представляет из себя нечто большее, чем его составные части. Свободный гражданин вселенной, одержавший победу, по крайней мере, моральную, в самом несвободном обществе современного мира.
В Мемориале жертвам коммунизма в городе Сигет Владимир Буковский чувствовал себя как дома. К нашей гордости и радости, встреча с историками, приехавшими на 10-й симпозиум, доставила ему удовольствие, а встреча со студентами Летней школы его просто очаровала. С 4 по 15 июля 2002 года он был окружен вниманием и с утра до позднего вечера проводил теоретические дискуссии и дружеские беседы с десятками и сотнями людей. Читал лекции, отвечал на вопросы, давал интервью. С его разрешения я записал некоторые из этих дискуссий на английском и русском языках и теперь публикую их в книге, которую мы хотели бы подарить нашему великому современнику на его шестидесятилетие -- скромное начало бессмертия.
Ромулус Русан.
СОБЫТИЯ, КОТОРЫЕ НАС НАС СФОРМИРОВАЛИ
Выступление Владимира Буковского на симпозиуме "Мемориал Сигет" 6 июля 2002 года.
Как в России пробудилось сопротивление? Многое из происходившего тогда сегодня сбивает с толку. Когда я слышу слово "диссидент", я предпочитаю промолчать, потому что в наши дни, даже когда говорят о Бен Ладене, его называют диссидентом. Что меня расстраивает.
Фактически, термин "диссидент" был изобретен иностранными журналистами в 1970-х годах, вероятно, совместно с советскими властями, но это только показывает, насколько плохо жители Запада понимали советский мир. Немцы нашли лучший термин — они назвали нас участниками правозащитного движения в России. Это более подходящий термин, потому что он подчеркивает ненасильственный характер нашего движения.
Чтобы понять, как появилось это явление, нужно вспомнить события, происходившие в то время.
Не знаю, что бы случилось со мной, если бы я родился десятью годами раньше или десятью годами позже. Думаю, я родился в нужное время. Я был ребенком, когда умер Сталин. Нам говорили, что товарищ Сталин был Богом. Это было ошибкой советской власти, потому что созданный образ не позволял себе представить, что он может заболеть или что его почки вдруг откажут. У Бога нет почек и, конечно, Бог не может умереть.
Таким образом, смерть Сталина стала важным моментом в моей жизни. Я помню, как на похоронах толпилось огромное количество людей (некоторые даже были раздавлены толпой). Мы, дети, были достаточно умны, чтобы не вливаться в толпу. Я сидел с товарищами на крыше гостиницы "Националь", очень внушительное в то время здание, и смотрел на толпу внизу.
Я помню три очень ясных чувства, но, очевидно, не вполне осознавал их. Во-первых, было понятно, что это был важный исторический момент. Второе ощущение заключалось в том, что в мире больше нет высшей власти. Бог умер, поэтому теперь каждый человек несет ответственность за свои действия. И я не хотел нести ответственность. Третье сильное чувство заключалось в том, что те, кто внизу, спешащие увидеть безжизненное тело мертвого бога, должно быть, сошли с ума. И толпа, выходит, тоже может ошибаться. Большинство может ошибаться. Это было чувство, которое, вероятно, руководило мной всю мою жизнь до такой степени, что то, что я думаю, всегда полностью противоположно тенденциям большинства. Последующие события моей жизни только помогли мне закрепить в себе этот тип мышления.
Мне было 14 лет, когда проходил ХХ съезд Коммунистической партии Советского Союза, на котором Хрущев раскрыл преступления, совершенные Сталиным. В 14 лет я был шокирован, узнав, что в Советском Союзе 40 миллионов невинных людей умерли без какой-либо конкретной причины. Более того, все остальные так или иначе участвовали в преступлении.
Это совпало с серьезным кризисом системы: забастовки, бунты, события в Польше в 1956 году, сразу за которыми последовала венгерская революция (очень важное событие, потому что в Венгрии молодые люди, подобные нам, вышли на улицы и боролись против советской системы. Мы были на их стороне).
Это были события, которые сформировали нас и каким-то образом позже определили то, как мы начали мыслить. На моральном уровне, это, вероятно, было именно то, что немцы чувствовали по отношению к немцам, зная, что их родители убили миллионы людей. Но нас проигнорировали, и между поколениями образовалась прочная стена.
Вместо бунтов и забастовок в России установился так называемый период ожидания. Увидев крах венгерской системы, люди начали надеяться и ждать таких же событий в СССР. В отличие от предыдущих поколений, которые приняли эту систему, мы отказались верить в нее с самого начала. В 16 лет я был таким же антикоммунистом, каким я являюсь сегодня. В течение всей последующей своей жизни я собирал все больше и больше подробностей, изучал историю, но основная концепция оставалась прежней. И эта концепция заключалась в слове — для меня очень странно это слово произносить, потому что я не религиозный человек — "грех". Тот тип менталитета казался злом. Ты находился на одной стороне, а весь остальной мир -- на другой. И когда ты приходишь к этому пониманию, ты не можешь больше молчать, особенно когда ты молод. Первое, что я попытался сделать, это найти людей, которые думали так же, как я. Возможно, тысячи людей думали так же, но как их найти? Никто не осмеливался высказывать свое мнение открыто.
Мы с друзьями беседовали о запрещенных поэтах сталинского периода, о казненных в ГУЛАГе. Во-первых, такие разговоры можно было вести во времена Хрущева; во-вторых, это был критерий допуска в наш круг только тех людей, которые думали так же, как и мы. Нам удалось связаться с людьми со всей страны, мы начали организовывать встречи для обмена мнениями, а затем и письменными материалами. Вначале это были рукописи запрещенных поэтов, молодых поэтов.
Это происходило примерно в 1960 году. Советской власти, конечно, не нравилась эта деятельность, но они также не могли официально криминализировать ее, так как у руля был Хрущев, шел период десталинизации. Однако, в конце концов, они начали прибегать к избиениям, к отчислениями из университетов, и, наконец, в 1961 году меня ненадолго арестовали по обвинению в подрывной деятельности.
Затем я уехал в Сибирь с партией геологов на полгода. Я был молод, и это был отличный опыт. С точки зрения советских чиновников, я исчез и, пока я не доставлял им никаких проблем, мог оставаться в Сибири сколько угодно. Однако то, что я делал, было скорее моральным противодействием, чем политическим действием. С нашей стороны это был отказ мириться применяемыми к нам мерами, полный отказ быть частью этой системы. Отношение наше было скорее оборонительное. Но, конечно, такое враждебное отношение со стороны властей в собственной стране мы терпеть не могли.
Тем временем режим сменился, к власти пришел Брежнев, который в первые годы пытался слегка десталинизовать страну. В тот период были арестованы некоторые писатели. Это был очередной поворотный момент. Общество встало перед выбором: либо протестовать и не допустить возрождения репрессивной системы, либо вернуться в рабство сталинских времен.
Наше движение объединило людей разных профессий, многие из них были математиками (не знаю почему, может быть, в математике есть что-то, что делает людей более честными) и физики. Это были люди разных национальностей, разного возраста. Целью движения было не мириться с советской действительностью, протестовать против нее и протестовать публично. Потому что, если вы спросите тех, кто жил в сталинские времена, включая наших родителей, как они могли позволить режиму совершать преступления, они ответят, что ничего не знали. А это невозможно. Сорок миллионов человек не могут умереть таким образом, чтобы их смерти прошли незамеченными. Итак, они в некотором роде дали на это добро, даже если не желали знать.
Наша миссия заключалась в том, чтобы обнародовать эти вещи (вот почему наше движение стало очень популярным) и бороться со страхом, потому что страх был сродни льду, сковавшему все общество, льду, который люди боялись сломать. Нам нужно было подать пример.
В 1965 году мы организовали первую политическую демонстрацию в центре Москвы. Хотя я не выставлял себя ее организатором, все знали, кто ее организовал. Это было первое мероприятие подобного рода с 1927 года. Посмотреть на это собрались тысячи людей. Бюрократы, полиция — самые разные люди — задавались вопросом, что будет: убьют ли они нас сразу или позже?
С нашей стороны это был скорее демонстративный акт. Я хотел показать, что режим изменился, что они не собираются никого убивать. Нам удалось то, что мы намеревались сделать: доказать, что это возможно! И это стало началом. Движение росло: мы организовывали палаточные лагеря для людей из разных уголков страны, поддерживали важные связи, помогали различным национальным движениям в разных республиках, таких как Украина, Литва, защищали наказанные народы. (Во время правления Сталина было несколько наказанных народов, в том числе и чеченцы). Таким образом мы стали весьма сильным движением.
Стало ясно, что система рухнет. Андрей Амальрик даже рискнул пророчествовать: 1984 год. Пророчество это оказалось на удивление точным: он предсказал начало упадка. Конечно, он не говорил, что все произойдет в 1991 году, но никто не может быть настолько точным в исторических прогнозах.
К тому времени, когда я покинул Советский Союз, в коммунизм не верил уже никто. Некоторое время они пытались сохранить лицемерный вид, но в какой-то момент даже КГБ перестал верить в коммунизм. Даже коммунисты-фанатики, которых я встречал, были против коммунизма, практикуемого в России, потому что он был недостаточно чистым...
В 1960-х была шутка (в то время ходило много политических анекдотов), что есть три качества, которые не могут сосуществовать в одном человеке: ум, честность и членство в коммунистической партии. Человек может обладать только двумя из этих качеств. Вот какое разделение произошло во время кризиса системы: на большинство (это наименее умные, но послушные члены Коммунистической партии, которые просто продолжали заботиться о своих семьях) и на меньшинство -- это умные бывшие члены партии, которые превратились в бизнесменов и "демократов", и очень быстро приспособились к новой ситуации.
Коммунистическая партия достигла точки краха потому, что крах был неизбежен, а не потому, что мы ее победили. Не мы с ней покончили. То, что произошло потом, было очень печально, потому что Запад предал нас в последний момент. Он решил встать на сторону реформированного коммунизма, а не на сторону нас, тех, кто боролся за демократию. Жители Запада радовались Горбачеву потому что он начал перестройку, и их воображение не могло преодолеть этот порог. Представьте себе, что в 1945 году победившие союзники вместо того, чтобы требовать безоговорочной капитуляции Германии, согласились бы на своего рода перестройку. Что бы тогда произошло? В ближайшие тридцать лет в Европе определенно не было бы демократии. Через несколько лет нацисты, вероятно, вернулись бы к власти под другим именем. Фактически это и произошло в России. И не только в России, Беларуси, Украине или Молдове, но и в Венгрии, Польше, Румынии и даже в Германии: коммунисты добились впечатляющих результатов. И никто на Западе не чувствовал угрозы, тревоги или беспокойства по этому поводу. Ведь Запад (и поверьте мне, я живу на Западе 25 лет) фактически вообще не воевал в холодной войне. Лишь в течение короткого периода после Второй мировой войны, а затем при президенте Рейгане. В остальное время они придерживались политики "мира".
Таким образом, трагедия заключается в том, что нам не удалось положить конец коммунизму, мы продолжаем сталкиваться все с теми же людьми, как в России, так и в Польше или Берлине.
Почему у нас не получилось? Прежде всего потому, что нам не позволили. Нация не была готова положить этому конец. Я помню, как в 1991 году, когда мне впервые разрешили вернуться в Москву, я разговаривал со всеми, кто входил в окружение Ельцина, пытаясь убедить их, что если мы не начнем судебный процесс в Москве, как в Нюрнберге, если мы не откроем все архивы, если мы не раскроем все преступления коммунизма и не осудим их сразу, это никогда не закончится. Я убедил почти всех, кроме Ельцина. С другой стороны, Ельцин находился под огромным давлением Запада. Давление было открытое: госдепартамент США, МИД Великобритании, МИД Франции все были против этого процесса. И только намного позже я узнал, почему.
В 1992 году российские коммунисты вернулись и обвинили Ельцина в желании воспрепятствовать им политически, подав на него жалобу в Конституционный суд России. Только тогда правительство Ельцина испугалось, и заместитель Ельцина позвонил мне в Кембридж и попросил помочь с судом. Я согласился вернуться при условии открытия архивов. Я приехал в Москву и стал официальным экспертом Конституционного суда России. Именно тогда я обнаружил в архивах, что большинство западных политических сил сотрудничали с Москвой. Некоторые из них тайно, через КГБ, другие -- напрямую. Они не хотели, чтобы эти "пятна" стали достоянием общественности.
Из-за эгоистического отношения Запада мы все еще продолжаем иметь дело с монстром, который на самом деле не является коммунистическим, но сохраняет многие из основных характеристик бывшего коммунистического монстра, и мир будет продолжать бороться с ним еще лет 30.
Поскольку с ним не было покончено в Москве в 1991 году одним махом, мы будем вынуждены иметь дело с ним в большинстве стран еще долгие годы. Мы теперь не будем знать, кто коммунист, а кто нет, мы столкнемся с распространением пост-коммунизма через организованную преступность (которая на самом деле является КГБ). Что есть русская мафия, как не КГБ и не ГРУ (военный шпионаж)? И эта сложная ситуация возникла просто потому, что у Запада не хватило смелости признать, что он был соучастником советской системы.
Однако я думаю, что мы не можем винить других в том, что с нами произошло. Речь шла о нашей стране, и мы могли этому воспротивиться. Нам стыдно, что мы этого не сделали. Да, 75 лет коммунизма уничтожили целые нации. В этой чудовищной системе родилось и выросло три поколения.
В конце концов, это было личное решение каждого: либо бороться с системой, либо подчиниться. И я должен с сожалением сказать, что большинство людей в большинстве стран предпочли подчиниться.
В отличие от нацизма, коммунизм не был демонтирован, руководителей не судили, а архивы остались закрытыми.
Выступление Владимира Буковского на дебатах о "Черной книге коммунизма" в Летней школе Сигета 8 июля 2002 года.
Вопрос из зала: Мне любопытно узнать мнение господина Буковского касательно закона о люстрации. В Румынии, как и в других бывших коммунистических странах, это все еще представляет из себя проблему для демократов. Это касается прошлого бывших или нынешних государственных должностных лиц. Как на Западе смотрят на эту проблему?
Владимир Буковский: Я думаю, что нужно объяснить вам с самого начала, что, в отличие от ситуации после Второй мировой войны (когда произошла полная победа Запада над нацистской Германией, нацизм был разрушен, система была демонтирована, а нацистских лидеров судили), в конце холодной войны в коммунистическом режиме ничего не было разрушено. Окончательной победы над коммунизмом не произошло; систему не демонтировали, руководителей не судили, архивы остались закрытыми.
Это произошло из-за значительного сопротивления элиты как на Западе, так и на Востоке. В результате мы все еще живем с остатками коммунистической системы в России, и во многих других странах Восточной Европы коммунисты возвращаются к власти, поскольку они никогда не были полностью побеждены. Мы сделали все, что было в наших силах, чтобы привлечь их к суду в России.
Я помню, как приехал в Москву в 1991 году, сразу после краха коммунистического правительства, и как сидел и разговаривал с российскими лидерами. Я должен сказать, что все они меня очень хорошо знали, потому что многие знали, что я был политическим заключенным в течение многих лет, а затем меня выслали из Советского Союза, поэтому все знали меня. И я пытался убедить их, что единственный окончательный способ положить конец коммунистической системе -- это судить советских коммунистических лидеров, как это было сделано с нацистами в Нюрнберге.
Я убедил почти всех, кроме Ельцина; Ельцин отказался сделать это и сказал, что на него оказывается сильное давление со стороны западных стран (США, Германии, Великобритании и т. д.), чтобы не открывать архивы. А поскольку коммунисты не были уничтожены в 1991 году, они восстанавливались до 1992 года, а затем перешли в наступление. Они даже подали в суд на президента Ельцина в Конституционном суде России, обвинив его в незаконном запрещении коммунистической партии. Итак, началось судебное разбирательство. Тут правительство Ельцина испугалось. Они знали, что могут проиграть суд, что стало бы катастрофой: им пришлось бы вернуть все партийное имущество, деньги, много чего... половину страны коммунистам. И это означало бы конец. И тогда мне позвонил советник Ельцина и попросил приехать и помочь им с этим процессом, и я сказал: "Я приеду, помогу вам, но с одним условием: вы должны открыть архивы, потому что если вы не откроете архивы, у нас не будет аргументов на суде".
И они согласились — они открывали архивы ЦК только на время и для целей этих судебных заседаний в Конституционном суде России. И у меня был доступ к этим документам. Я заранее знал, что мне не дадут ничего копировать; они разрешили мне работать с этими документами во время подготовки к суду, но они не разрешили мне ничего копировать. Итак, что я сделал? Купил компьютер и сканер.
В то время сканеры был новинкой. Они существовали на Западе, но никто в России о них толком не слышал. Итак, я начал сканировать все секретные материалы. Сидя посреди зала суда перед судьями. С одной стороны сидели бывшие члены Политбюро и ЦК, с другой — новые министры, назначенные Ельциным, а я сидел посередине и просматривал 48 томов документов. Никто из этих людей не понимал, что я делаю. Во время перерывов большинство из них подходило ко мне сзади, чтобы посмотреть на эту замечательную машину, и единственный вопрос, который они задавали, был: "Это, должно быть, очень дорогое устройство?", на что я отвечал: "Да, очень дорогое, действительно, да".
Дело, конечно, в том, что по правилам архивов мне не разрешалось "ксерокопировать" эти материалы. Но они не сказали, что мне нельзя "копировать их с помощью любых средств", потому что они никогда не слышали о сканерах. Так что с юридической точки зрения я не нарушал никаких законов, и скопировал эти материалы. Только в конце суда один из его участников понял, что я делаю, и внезапно закричал: "Он все копирует!" Воцарилась гробовая тишина. Я притворился, что это не имеет ко мне никакого отношения, и продолжал копировать. После некоторой паузы он снова закричал: "Он там все опубликует!" (Имеется в виду за границей).
Я закончил копировать, собрал свой компьютер и направился к двери, понимая, что в такой ситуации самое главное — не бежать, потому что, если бы я начал бежать, они бы тут же побежали за мной. Но если бы я шел медленно и достойно, они бы сидели полностью парализованные, и им даже в голову не пришло бы пойти за мной. Как только судебные заседания закончились, все документы, которые я видел, все документы, которые я скопировал, снова стали секретными, на следующие 30 лет.
Итак, я вернулся в Кембридж с примерно 7000 копиями документов, все из них — секретные, потому что они снова стали засекреченными в тот же день. Что было такого секретного в большинстве из этих документов? Почему Запад был так категорически против того, чтобы судить коммунизм? Я могу вам сказать: потому что эти документы очень ясно демонстрируют, что определенные силы определенных западных институций много сотрудничали с Москвой, очень часто тайно, а иногда и открыто; очень часто с КГБ. Могу вам сказать, например, что Западногерманская социал-демократическая партия сотрудничала с Москвой по каналам КГБ.
Конечно, большинство западных держав не хотели, чтобы это стало известно, поскольку разразился бы глубокий политический кризис. Имея эти документы и обнаружив, что тот или иной господин был агентом Москвы, и при этом все еще является премьер-министром или президентом той или иной страны, я решил, что должен что-то предпринять.
В то время в Финляндии проходили президентские выборы, и, согласно моим документам, главный кандидат в президенты, некто по имени Сорса, в прошлом тайно сотрудничал с Москвой. Через моих друзей в Финляндии я пытался передать документы в газеты Финляндии; ни одна финская газета их не опубликовала. Они не хотели скандала; они сказали: "Эх, если бы только мы знали всех, кто сотрудничал с Москвой…". Итак, что я сделал? Я опубликовал их в Швеции, а потом все финские газеты скопировали их со шведских газет. Был большой скандал, Сорса подал в отставку, признав, что был секретным агентом, вот и все. И так далее, из одной страны в другую.
В Германии я пытался опубликовать документы о социал-демократах: их человек номер два, Эгон Бар, был советским агентом. Ни одна газета или журнал в Германии не захотели опубликовать этот материал. Наконец, вышла моя книга "Московский процесс", и действительно умные люди, очень умные, попытались помешать ей путем замалчивания. Не возражали, не возмущались, не хотели подавать в суд, нет, просто делали вид, что не читали. Например, к очень известному и очень влиятельному немецкому политику подошел мой друг, немецкий журналист, с моей книгой в руках. Он показал ему документ 60-х годов, подписанный Андроповым, из которого видно, что он сотрудничал с Москвой, и попросил его прокомментировать. "Не могли бы вы объяснить нам, о чем идет речь?" И тот ответил: "Какие документы, какая книга? Я ничего не видел". И вышел из комнаты.
Более или менее то же самое делали и во Франции. Никто из них не возражал против того, что я говорю, потому что они знали, что у них нет оснований возражать. Это говорил не я. Эти вещи были обнаружены в документах за подписями Брежнева, Андропова, Суслова. Они просто молчали. Когда книга вышла во Франции -- за два года до "Черной книги коммунизма" — во всех газетах были рецензии, в которых говорилось: "Да, это интересная книга". Но для того, чтобы люди заинтересовались книгой, она должна вызвать споры. Если это не спорно, то никто не будет читать. Итак, у них не хватило смелости напасть на меня, поэтому они решили промолчать.
Два года спустя Стефан Куртуа и его коллеги составили список преступлений коммунизма в "Черной книге коммунизма". Тогда западные левые решили напасть на их; они увидели, что у них менее прочная доказательная база, чем у моей книги, и сочли, что ее легко атаковать. Они яростно напали на редакторов за публикацию этой книги. И это сделало книгу невероятно популярной — она внезапно стала бестселлером, разошлась, как горячие пирожки, была невероятно популярна. Так что они просчитались.
В Польше моя книга стала необычайно известной, она заняла второе место в списке бестселлеров после атласа дорожных карт. Практически каждая семья в Польше купила мою книгу. Почему? Потому что в ней есть большая глава о Польше, о военном положении и "Солидарности", и о том, как Советы готовились уничтожить "Солидарность". Если бы не генерал Ярузельский, она не произвела бы такой фурор. Генерал Ярусельский испугался, когда увидел книгу, он знал, что может попасть в тюрьму, потому что он все время лгал, говоря, что русские угрожали ему военным вторжением, и он должен был выбрать меньшее зло и ввести военное положение. А судя по документам, в том числе протоколам заседаний Политбюро, это даже не обсуждалось. Советы даже не планировали отправлять свои войска в Польшу, и Ярузельский знал это. Более того, неоднократно перед введением военного положения он звонил в Москву и спрашивал, могут ли они помочь ему армией, потому что он не слишком уверен в своей собственной армии.
Нападая на мою книгу и говоря, что в ней нет ничего правдивого (и многое другое), Ярузельский безоговорочно дал мне хорошую рецензию. Если бы он был достаточно умен, чтобы промолчать и ничего не говорить, моя книга не имела бы большого успеха, но то, как это произошло (он даже пытался спорить со мной по телевизору, и, конечно, проиграл), ему удалось сделать ее очень популярной.
О чем это говорит? Это говорит о двух очень важных вещах, о которых мы должны помнить: люди хотят знать. Когда нам говорят: "Это старые темы, они никого не интересуют, это история", — это нонсенс. Люди хотят знать. Если у них появляется возможность об этом прочесть, им сразу становится интересно. Но система (лидеры на Востоке или на Западе) не заинтересованы в таких дебатах; они блокируют их, они будут блокировать их столько раз, сколько смогут.
Книга, которой удалось добиться успеха, —- это "Черная книга коммунизма". В ней не говорится больше того, что сказал я или сказали другие авторы, но ей удалось прорваться, она заставила систему признать некоторые вещи или, по крайней мере, обсудить их. И это необходимо сейчас, будь то в Румынии, в Польше, в России или даже на Западе. Наши старые враги все еще у власти, и они контролируют все.
Система двойных структур: двойной язык, двойное сознание.
Семинар Владимира Буковского в Летней школе Сигета 11 июля 2002 года.
Сегодня я буду говорить о технической стороне вопроса, ознакомлю вас с множеством подробностей и конкретных фактов, и я хотел бы, чтобы вы обратили на эту информацию пристальное внимание. Я хотел бы, чтобы мы сначала согласовали процедуру (из-за языковых трудностей и важности документов, которые будут представлены). Если вы что-то не понимаете, поднимите руку, но формулируйте, пожалуйста, очень точные вопросы, а не декларации.
Когда я разговаривал с вами в понедельник (в рамках дискуссии о "Черной книге коммунизма" — ред.), я подробно рассказал вам, как в 1992 году в Конституционном суде России, когда шел суд между президентом Ельциным и Коммунистической партией Советского Союза, я получил доступ к Секретному архиву ЦК Коммунистической партии Советского Союза. Я объяснил вам и, надеюсь, вы помните, что мне удалось отсканировать большую часть материалов, хотя их копирование было официально незаконно. Сразу после завершения судебного процесса эти документы снова стали засекреченными еще на 30 лет. В результате то, что я покажу вам сегодня и что мы собираемся обсудить, до сих пор является государственной тайной в России... Я покажу вам несколько копий, которые я разместил в интернете, вместе с 7000 другими документами после того, как я их опубликовал в моей книге "Московский процесс". Итак, вы можете найти эти документы на русском языке в интернете, доступ к которым можно получить одним щелчком клавиши. Официально, если вы поедете в Москву и запросите эти документы в Центральном архиве, вам скажут, что их получить невозможно, так как они засекречены.
Давайте поговорим о том, что мы видим в некоторых из этих документов. Поскольку советская система просуществовала так долго, 75 лет, а точнее 76 лет, то документов очень много (их миллиарды), и никто, даже группа людей, не смогла просмотреть их все. Таким образом, мы разделились на разные группы, и каждая группа выбрала более знакомый им исторический период, который они собирались изучить. Я выбрал период с конца 60-х до конца 80-х годов, в основном потому, что хотел подробнее изучить последний кризис коммунистической системы в Советском Союзе и провести вскрытие этого кризиса (аутопсию), чтобы понять, почему все это произошло и как все это произошло. Я также посчитал этот период интересным, потому что у меня были собственные идеи и опыт относительно неизбежности этого кризиса, и я хотел проверить, верны ли они, проверить верность своих собственных рассуждений. Несмотря на то, что я сильно сосредоточился на последнем этапе советской системы, я также сделал несколько копий документов сталинского периода, потому что почти невозможно судить о позднем периоде советской системы, не рассматривая в предыдущие периоды. Без этого ретроспективного взгляда было бы труднее понять, почему и как люди реагировали на разные события, почему они не сделали большего и так далее.
Я принес вам несколько документов, относящихся к началу правления Сталина, в которых речь идет о большом терроре: например, записка Сталина, написанная на маленьком листе бумаги, о приговоре к смертной казни 6600 человек... Для сталинских времен это обычный эпизод. Такие бумаги он подписывал по несколько раз в день. О чем говорится в этом документе? Убийство еще 6600 человек из "категории I" разрешено в Красноярском крае (регион в Сибири). Очень загадочно! О чем здесь идет речь?
Победа коммунизма во многих странах была связана с массовым уничтожением населения. Коммунисты хотели полностью изменить общество. Сначала они уничтожили элиту, армию, полицию. Затем коммунистический режим, как и нацистский режим — и фактически как любой другой тоталитарный режим — зашел так далеко, что изменил структуру общества путем массового уничтожения определенных слоев населения. Они не обязательно представляли непосредственную опасность для коммунистов, но они составляли так называемый "класс, потенциально враждебный режиму", включая всех, кто смог бы оказать какое-либо сопротивление на более позднем этапе.
Это происходило регулярно в Советском Союзе, а иногда и в Восточной Европе, что означало уничтожение "потенциально враждебного" класса, который представлял наиболее активную часть населения. Принимая во внимание, что главной целью советского режима, как выяснилось, оказалось создание "нового человека", нового социального существа, то режиму необходимо было уничтожить любую часть населения, которую впоследствии оказалось бы трудно уничтожить. Что они сделали? Для каждого региона они составили план, включив в него ряд лиц, названных "врагами народа"; их количество обычно исчислялось десятками тысяч. Например, в Украине — 300 тысяч, в Армении — 30 тысяч, в Беларуси — 20 тысяч и так далее. После того, как тайная полиция передала план в местную партийную организацию, та отрапортовала Сталину, что данный план выполнен, и, как хорошие коммунисты они, заодно передали дополнительный список других "врагов народа". Они составили дополнительный список, которые отправили Сталину на утверждение. И Сталин его одобрил. Такова была процедура. У меня есть документ, в котором утверждено еще 1000 человек в Армении, 1500 в Беларуси и так далее.
В 1937 и 1938 годах, в так называемые "годы террора", это повторялось снова и снова. Уничтожив первоначальное количество, указанное в этих приказах, местные власти затем сообщали, что этого недостаточно, что есть еще люди, которых нужно уничтожить, и Центральный Комитет санкционировал уничтожение тысяч и тысяч людей. Ничего личного, для них "враги народа" были просто цифрами. Их не волновало, действительно ли эти люди были "врагами" режима или нет. Они уничтожали социальные классы, а не людей. Они уничтожили лучших крестьян, лучших рабочих, лучшую интеллигенцию, элиту любого социального класса, которая могла бы иметь большую степень независимости. С самого начала главной целью было уничтожить любую форму сопротивления в обществе. Поскольку здесь присутствуют участники из Республики Молдова, я принес документ, который иллюстрирует этот процесс в Молдове. Как вы знаете, Советская Республика Молдова была создана очень поздно, после Второй мировой войны, но эта фаза истребления в конечном итоге была реализована. А кто в тот период руководил Молдовой? Товарищ Брежнев, первый секретарь ЦК Компартии Молдовы. И сразу после того, как он стал секретарем, он написал в Москву, что во всех других республиках есть враги, у них, получается, нет. И попросил разрешения уничтожить ряд людей, прося утвердить список из 11000 семей из определенной категории, затем еще 2600 человек, затем еще 11000 человек из другой категории и так далее. Конечно, Москва одобрила.
Экспорт "славных революций", клонирование системы.
После этого началась новая фаза социализма: создание государственных структур, общественных структур. Однако, как видно из документов, они повсюду странным образом создавали двойные структуры. Например: было Министерство культуры, целью которого была организация театров и выставок, структурирование творческих центров, но одновременно в Коммунистической партии существовал Отдел культуры, который следил за тем, чтобы любая культурная деятельность соответствовала социалистическому менталитету. То же самое происходило и в любой другой структуре общества. Структур было две, чтобы партия могла принимать решения в каждой сфере.
Обычно все происходило следующим образом: все типы государственных организаций отправляли все свои проекты на утверждение в ЦК, и ЦК их либо одобрял, либо отклонял.
То, что при коммунистической системе все решения принимались партией, а не официальными государственными структурами, считалось секретом. Но, как ни странно, все всё равно об этом знали. Официально же это было секретом. Поэтому любой документ Политбюро или ЦК, каким бы невинным он ни был, был помечен как секретный.
Идея двойной структуры соответствовала цели коммунистов, которая сама по себе имела двойную природу: с одной стороны, Советское государство должно было быть нормальным государством, устанавливающим хорошие отношения с соседями, продвигающим свою культуру и так далее, а с другой стороны, для коммунистического государства было гораздо важнее любой ценой содействовать социалистической революции. По этой причине во внешней политике было, с одной стороны, Министерство иностранных дел, которое занималось продвижением сотрудничества с соседями, а с другой стороны, был Международный отдел Центрального Комитета, который принимал решения по любому шагу во внешней политике и чьей целью было продвижение революции, поддержка дружественных коммунистических сил в любой стране мира.
Это было двойной функцией Советского государства: официально можно было говорить о мире, о том, чтобы способствовать мирным отношениям между странами, в то время как неофициально условия для революции создавались почти в каждой стране. Обнаружив масштабы этого, даже я был впечатлен, потому что не было страны в мире (кроме, пожалуй, Антарктиды) без своей собственной компартии, ее сторонников (называли ли их "социалистами" или "коммунистами"). Их подстрекали, снаряжали, готовили к революции и убеждали начинать революции.
Что касается внешней политики, они способствовали подрывной деятельности во всех странах мира, во-первых, путем создания партий-клонов, революционных партий, которые они обучали, снабжали и возглавляли в течение многих лет, пока обстоятельства не становились подходящими, и тогда они они поощряли местных товарищей начать революцию. Если вы посмотрите на послевоенную историю, вы обнаружите, что в некоторых странах мира все это было результатом подрывной деятельности, а не естественно возникавших движений.
Вот документ, который иллюстрирует эту ситуацию: речь идет о Центральной Америке, точнее, о Сальвадоре. В 1980 году в Сальвадоре произошла "славная революция", которая возникла из ниоткуда, как если бы это было результатом местных обстоятельств. Этот документ доказывает, что до начала этой революции Советский Союз интенсивно тренировал террористов, диверсионные группы и снабжал их оружием. Эти действия были настолько секретными, что ЦК решил, что наиболее важную часть информации нужно писать от руки. Они не могли доверять никому, даже людям, которые печатали эти документы.
Сегодня мы слышим речи президента Буша и премьер-министра Блэра о всеобщей войне с терроризмом, о мусульманском терроризме и о любом другом виде терроризма. Но нам не говорят, откуда появился этот терроризм. Во время своего визита в Москву в прошлом году (2001 год -- ред.) премьер-министр Блэр приветствовал вступление России в антитеррористическую коалицию. Тогда он выразил удовлетворение тем, что Россия на этот раз оказалась на одной стороне с Западом в этой войне против терроризма, потому что, цитирую, "Россия имеет огромный опыт в решении таких проблем".
Я никогда не верил, что доживу до дня, когда услышу, как западный политик произносит что-то столь наивное. Это все равно, что сказать, что "у Германии был большой опыт решения проблем с евреями".
Фактически, Советский Союз изобрел современный политический терроризм, а затем применял его на практике: сначала в отношении своего собственного населения, как я документально продемонстрировал, контролируя свое собственное общество и население, а затем за его пределами, распространяя "славную революцию".
Именно это и происходило, потому что, каким бы образом они ни начинали свою деятельность, мы можем наблюдать множество террористических группировок по всему миру, и большинство из них были созданы Советским Союзом для достижения своих целей. Например, я собрал документы, которые показывают, что в 1974 году, сразу после войны (так называемой войны Йом Киппур между Израилем и его соседями), заместитель Ясира Арафата Вадей Хаддад, член политбюро Народного фронта освобождения Палестины (который, согласно документам товарища Андропова, был советским агентом) сообщил в Москву, что подробные планы начала террористической кампании на Ближнем Востоке должны начаться с Израиля, после чего следуют США и их союзники по всему миру — взрывы нефтеперерабатывающих заводов, нефтяных танкеров, нефтепроводов и другие атаки. Это отчет 1974 года, переданный Андроповым Центральному Комитету, который в конечном итоге был одобрен ЦК.
Другой пример — 1984 год, когда палестинская организация украла впечатляющую коллекцию произведений искусства на Ближнем Востоке, предложив ее Советскому Союзу в обмен на оружие. Несмотря на то, что Советы очень хорошо знали, что она была украдена, они приняли этот дар и отправили палестинцам различное оружие и боеприпасы на сумму 25 миллионов долларов. Это интересная история, и еще предстоит установить, кому принадлежала эта коллекция (поскольку никто никогда не заявлял на нее право собственности).
Афганистан, Польша, начало конца.
Наконец, чтобы проиллюстрировать ту же реальность распространения терроризма и создания того, что сейчас называют "мусульманским терроризмом", у меня есть еще один документ: решение вторгнуться в Афганистан. На то, чтобы найти этот документ в советских архивах, у нас ушло несколько месяцев. Это невероятно! Нам сказали, что такого решения не существует. "Но это же смешно!" — отвечали мы. У ЦК было решение на все, включая, например, обыск КГБ моей квартиры. Это были решения либо, Политбюро, либо ЦК в индивидуальном порядке. А что касается вторжения в соседнюю страну, нам говорили, что такого решения нет! Я не поверил и подал жалобу, которую передали Ельцину, который связался с директором Архива, пригласил его на обед, и в результате я получил этот документ на следующий день. Это замечательный документ, который показывает, как это все это работало. Для начала нужно сказать, что он написан рукой Черненко, который позже, в 1984 году, стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, то есть первым человеком в партийной иерархии. В то время он был лишь одним из секретарей ЦК, отвечавшим за секретность этих документов. Во-вторых, слово "Афганистан" не упоминается ни разу на всех четырех страницах документа. Говорится только о "ситуации в А".
Кроме того, ввиду его строго засекреченного характера, о прямых действиях речи не идет, говорится только о следующем: "одобрены меры, предложенные товарищами Андроповым, Пономаревым...", но документ в итоге подписывается всеми членами Политбюро, включая тех, кто не присутствовал в момент принятия решения. Позже им сказали поставить свою подпись и поставить дату. Почему? Потому что Политбюро работало как мафиозная банда, все они должны были быть частью одного залитого кровью круга, все они должны были быть соучастниками, чтобы никто не мог потом сказать, что чего-то не знал или в чем-то не участвовал.
Вот как соседняя страна, которая в то время была нейтральной, была ввергнута в гражданскую войну на все последующие 12-15 лет. В результате этой войны был создан режим талибов (который, кстати, поддерживался американцами). Рост влияния талибов был прямым следствием того, что русские сделали в 1979 году для дестабилизации страны. И это действие было совершено с целью содействия революции, с целью навязывания социализма.
У меня очень много документов об Афганистане. Этой теме посвящена целая глава в моей книге. Что интересно в отношении проблемы вторжения в Афганистан, так это то, что изначально все советские лидеры понимали, что им не нужно вторгаться в Афганистан. Все они понимали, что военное вмешательство в Афганистане приведет к их собственному концу. Режим был слишком хрупким, он уже не был таким могущественным, как раньше, и, если бы армия потерпела поражение в Афганистане, она была бы уничтожена сама.
Что примечательно в этой ситуации, так это то, что те, кто хотел способствовать социалистической революции в Афганистане, очень мало знали об этой стране. В разгар кризиса Председатель Совета Министров СССР Косыгин связался с главой коммунистов Афганистана. Их разговор примечателен тем, что они как будто говорят на разных языках. Косыгин спросил Тараки (так звали главу коммунистов Афганистана), почему тот не мобилизовал рабочих, почему не раздал им оружие и почему он отдал им приказ начать революцию. Тараки ответил: "Товарищ Косыгин, у нас нет рабочих в Афганистане!". "Почему бы вам не мобилизовать студентов?". Тараки отвечает: "Но студентов у нас тоже нет, только школьники!". Итак, этот важный человек из Политбюро, санкционировавший коммунистическую революцию в Афганистане, даже не знал, что в Афганистане нет пролетариата, а значит, нет основы для такой революции. В какой-то момент Советам было предложено отправить туда российские войска, одетые в форму афганской армии. Косыгин тогда сказал Тараки, который предложил это, что такого рода действия не пройдут незамеченными.
Кризис продолжался и обсуждался в Политбюро. Что примечательно, так это то, что некоторые из участников зашли так далеко в своей оппозиции, что заявили, что "если мы вторгнемся в Афганистан, мы будем сражаться против афганского народа, а не против контрреволюции!". Так это понимали даже некоторые советские руководители! Но в конце концов они не знали, как контролировать ситуацию. Ситуация развивалась вопреки их намерениям. Они знали, что, если они не войдут в Афганистан, то эта страна превратится в мусульманскую антикоммунистическую, антисоветскую республику прямо на азиатской границе СССР, став, таким образом, плацдармом для антикоммунистической деятельности в Центральной Азии, и поэтому это стало бы угрозой для советских республик в регионе. Таким образом, русские вторглись в Афганистан не потому, что они надеялись спасти славную социалистическую революцию, а потому, что они были вынуждены это сделать из-за ситуации.
Стоит отметить, что Советы принимали непосредственное участие в большинстве террористических действий. В 1970-е годы, они уже участвовали в действиях практически на всех континентах, в таких странах как Ангола и Мозамбик, в странах Северной Африки, в Ливии и Алжире. Кроме того, Южная Африка была еще одной страной, в которой были задействованы Советы. То же самое происходило в странах Центральной Азии. А в Южной и Центральной Америке Советы поддерживали диктаторские движения или коммунистические революционные группы, и Куба является самым ярким примером, будучи своего рода суррогатом, страной, управляемой Советским Союзом.
Настал момент, когда они обнаружили, что из-за того, что они участвуют в этих движениях повсюду в мире, затраты становятся непосильными. Это стало ясно во время польского кризиса.
В 1980–1981 годах польские рабочие объявили забастовку, и вместо того, чтобы стать просто эпизодом, движение стало популярным, и участники потребовали создания независимой организации. И поскольку Советам нечего было терять (все страны были практически под их контролем), они терпели это. Впервые в истории коммунистической страны появился альтернативный политический полюс. Практически все рабочие присоединились к независимому синдикату "Солидарность".
Что было им делать? С самого начала Советы понимали, что они не могут вторгнуться в Польшу. Они уже были задействованы в военном отношении в Афганистане, и было бы невозможно действовать на двух фронтах одновременно. С другой стороны, Польша была довольно большой страной, у которой были предшественники с точки зрения восстаний, она много раз воевала против русских и немцев на протяжении своей истории. Русские знали, что, если они пошлют свои войска для борьбы с движением "Солидарность", они фактически будут сражаться против всего польского народа (включая польскую армию, которая в то время насчитывала полмиллиона солдат). Таким образом, с самого начала польского кризиса их план состоял в том, чтобы уничтожить "Солидарность" с помощью внутренних сил, заставив коммунистов, находящихся у власти в Польше, самим уничтожить "Солидарность" и в конечном итоге ввести военное положение.
Польские коммунисты обещали, что сделают это, но попросили взамен материальную помощь (многие товары будут отправлены в Польшу после введения военного положения). У русских было две цели: подавить народное польское движение, с одной стороны, и обвинить поляков во внутренних проблемах, с другой. Поляки, помимо прочего, запросили 40 тысяч тонн мяса. Советы были готовы отправить это мясо, но не смогли. Таким образом, очень долгое время заседания Политбюро начинались с вопроса Брежнева: "А мясо для Польши?". Тогда Горбачев, который на тот момент был секретарем ЦК по сельскому хозяйству, вставал и говорил: "Товарищ Брежнев, мы дали распоряжение об отгрузке мяса, и все восприняли ваше распоряжение с энтузиазмом..." Брежнев отвечал: "Хорошо, хорошо, а мясо им отправили?" -- "Нет, у нас нет мяса".
В результате огромная советская империя прикладывала огромные усилия, чтобы собрать такое количество мяса (по рыночной цене в то время 40 000 тонн мяса стоили менее 40 миллионов долларов, но они все равно не смогли собрать требуемое количество). Неделя проходила за неделей, и Брежнев задавал один и тот же вопрос Политбюро и получал один и тот же ответ: "У нас нет мяса". Могущественная империя, которая могла бы уничтожить любую страну мира, не смогла собрать 40 000 тонн мяса. Они потерпели провал, и в итоге смогли добыть только 16 000 тонн.
Неизбежный кризис системы. От большевизма к меньшевизму. Перестройка и гласность доказывают несостоятельность системы.
Таким образом, во время польского кризиса советские лидеры осознали, что пришли к глубокому системному кризису. Это был не только польский кризис, но и кризис всей советской системы. Они начали испытывать дефицит во всех областях. Конкуренция с Западом в военной сфере начала оказывать все более сильнее давление. Они не могли сравниться с прогрессом, которого добился Запад — и из-за недостатка финансов и из-за наличия гораздо более продвинутых технологий в западных странах. Издержки управления империей, издержки вмешательства Советов в другие страны стали слишком большими.
Если вы спросите, каковы были эти расходы, как это сделал мой друг из Калифорнии, то вы обнаружите, что они были огромны. Только Кубе требовалось 10 миллиардов долларов в год. А Куба — маленькая страна. Учитывая деятельность советских террористов по всему миру (Камбоджа, Ангола), мы понимаем, что затраты стали астрономическими. Да и сам Советский Союз производил мало. Самый высокий показатель годового дохода в конце 1970-х годов не превышал 40 миллиардов долларов. Сорок миллиардов. Для сравнения: американская компания General Electrics, например, имела большую прибыль, чем весь Советский Союз. Таким образом, Советы осознали, что их экономические возможности слишком малы для их глобальных амбиций. Следовательно, они должны были что-то предпринять.
Если мы попытаемся проанализировать русский коммунизм с самого его начала, мы обнаружим, что долгое время в его истории существовало более радикальное крыло партии и менее радикальное крыло партии. В нашей истории их называли большевиками и меньшевиками. Большевики утверждали, что социализм нужно вводить быстро, революцией и силой. Меньшевики не соглашались с этой тактикой, утверждая, что один и тот же результат может быть достигнут разными способами, например, реформами, постепенным образованием населения и так далее. Два крыла разделились в начале ХХ века и вскоре стали соперниками. В России большевики быстро физически устранили меньшевиков. Но история заставила меньшевиков расширить свое влияние на Западе, а большевиков -- на Востоке. Страны Западной Европы медленно, но верно приняли меньшевистскую программу. Было расширено трудовое право, приняты многочисленные меры социальной защиты, и влияние социал-демократов в Западной Европе все усиливалось. Меньшевики, социал-демократы, всегда верили, что большевики когда-нибудь осознают свои ошибки и вернутся к идее социал-демократии, что они станут более человечными, менее деспотичными, менее жестокими. В то же время они надеялись, что в процессе развития социал-демократии на Западе эти две тенденции переплетутся, и Запад и Восток окончательно сольются воедино на социал-демократической основе. Эта идея впервые появилась в 1950-х годах и стала очень популярной в 1960-х и 1970-х.
Большевики часто использовали и злоупотребляли этими надеждами меньшевиков на протяжении всей истории их отношений. Каждый раз, когда они сталкивались с трудностями, особенно в экономическом плане, большевики начинали притворятся социал-демократами. Они начинали говорить на языке социал-демократов, обещая провести реформы в России и получая помощь от социал-демократов на Западе. Меньшевики всякий раз верили большевикам (правда, только символически). То же самое произошло и в середине 1980-х годов, когда Россия оказалась в серьезном системном кризисе. В результате она снова начала утверждать, что теперь склоняется к социал-демократии, и сразу же получила полную поддержку социал-демократов на Западе. Поскольку они были очень близки с точки зрения идеологии (различались только методы, конечной целью обоих лагерей было установление социализма), Москве было черезвычайно легко получить идеологическую, а иногда и политическую поддержку социал-демократов.
Существовали разные фазы этих отношений. В лучшем случае сохранялась дистанция, в худшем — отношения окончательно охлаждались. У меня есть документ 1969 года, доклад Андропова о тайных связях Советского Союза с социал-демократами Западной Германии. (Влиятельный немецкий социал-демократ Эгон Бар был практически агентом Советского Союза). Этот документ показывает, насколько тесным было сотрудничество между двумя идеологическими течениями: в какой-то момент уже нельзя было различать немецких социал-демократов и агентов КГБ. Никто не мог определить, где заканчивается одно и начинается другое. Конечно, Советы также поддерживали отношения с социалистическими партиями других стран. У меня есть документы, которые свидетельствуют о связях с социалистической партией Японии, о таком глубоком сотрудничестве, что Советский Союз финансировал ее кампанию. Социалистическая партия Финляндии оказалась в таком же положении, поскольку один из премьер-министров страны был тайным сотрудником Москвы. Таким образом, очень многие страны западного социал-демократического блока тайно сотрудничали с Москвой через КГБ.
Таким образом, чтобы спастись от кризиса, в который наступил в 1985 году, Москва восстановила связи с социал-демократическим Западом, пообещав, что изменится, что вернется к основам социал-демократии, получив взамен столь необходимую поддержку. Это было началом так называемой политики "перестройки". Это сотрудничество зашло так далеко, что в 1991 году, за несколько месяцев до распада Советского Союза, Международный отдел ЦК Коммунистической партии Советского Союза сообщил в Кремль, что западные социалистические и социал-демократические партии "обеспокоены": из-за кризиса в Советском Союзе крах социализма на Востоке приведет к кризису и краху социалистических идей на Западе. И эта обеспокоенность исходила не только от социалистической партии Германии, но и от социалистической партии Франции. Премьер-министр Франции даже предложил приехать в Москву и помочь россиянам преодолеть кризис и сохранить систему, чтобы помочь предотвратить этот кризис. Даже такие личности, как Гонсалес в Испании, считавшиеся умеренными социалистами, были готовы поддержать Россию, чтобы предотвратить ее крах.
"Перестройка" не принесла установление более демократического режима в России, как пыталась это выставить российская пропаганда. Это была обширная операция по спасению социализма в Европе. Это была интересная операция, в которой участвовало большинство политических сил на Западе и вся советская структура.
У меня есть ряд забавных документов, относящихся к периоду сразу после польского кризиса. Советы считали, что примеру Польши можно последовать и в Советском Союзе. Затем, после подробного анализа, проведенного Центральным Комитетом, они обнаружили, что по всему Советскому Союзу идет много забастовок, и что в России начался даже хлебный кризис. Несмотря на то, что они импортировали огромное его количество из Канады и США, они продолжали сталкиваться с нехваткой хлеба. Полученные в результате проведенных исследований данные оказались поразительными, даже парадоксальными: выяснилось, например, что в Советском Союзе не было соли. Однако в то время Советский Союз производил огромное количество соли. Исследования продолжались полтора года, и сам Черненко анализировал эти проблемы в ЦК. Они изучили эти проблемы и смогли установить, что происходит, но не могли понять, почему.
Посмотрите, как "замечательная" система, которая могла начать революцию в Чили, не смогла решить проблему соли. Они могли подавить важное движение (например, движение "Солидарность") в Польше, но не могли обеспечить свою страну достаточным количеством хлеба. Так что система эта оказалось абсурдной и, в конечном итоге, нереформируемой. Реформирование оказалось невозможным, потому что нельзя было изменить основной принцип. Как говорили российские экономисты того периода: "Немного беременной быть нельзя". Либо это так, либо не так. То же произошло и с социализмом. Нельзя одновременно иметь нормальную экономику и социалистическую идеологию. Невозможно спасти экономику, не принимая радикальных решений, как это пытался сделать Горбачев.
Реальность такова, что партия, контролировавшая все аспекты производства и потребления, не могла привести к росту производительности. Людям либо платят и продвигают их по службе за их экономические заслуги и достижения, и тогда коммунистическая партия отпадает, либо они получают вознаграждение за свою лояльность партии, и тогда нет продуктивности. Таким образом, двойная структура российской коммунистической партии привела к неизбежному торможению. Необходимо было избавиться от двойной структуры, подчинить производство правилам промышленности, промышленному руководству и некоторым политическим деятелям; премьер-министр должен был быть премьер-министром, а не важной фигурой коммунистической партии. Этот столь необходимый сдвиг оказался невозможным. Даже сам Горбачев в 1989 году понял, что социализм нереализуем.
Bernard-Henri Lévy. Leader of the Nouveaux Philosophes movement explains the disregard of the French political establishment toward Soviet dissidents in terms of "ideologically disarmed Europe".
The Political Condition of the Soviet Union. Vladimir Bukovsky sums up Russia's ideological crisis in his enduringly perusasive 1987 essay.
Vladimir Bukovsky in correspondence with Zbigniew Bujak on liberty, national identity, and solidarity
Against All The Odds. Vladimir Bukovsky's foreword to Andrei and Lois Frolovs' book about their transatlantic love story
First hundred days of Yeltsin. Vladimir Bukovsky explains why reforms in Russia failed following the 1991 coup.
Writer Vladimir Batshev recalls the day he spent in an enthralling conversation with Vladimir Bukovsky
Vladimir Bukovsky's first days in the West. Chronology and interviews.
Vladimir Bukovsky spells out Putin's mindset and explains how the merging of power structures with mafia helped shape current attitudes within Russian society.
Vladimir Bukovsky speaking at
"The Tragedy of Smolensk -- Polish Plane Crash" Conference in 2011.
"Is the cold war over? And if so, who won? " Vladimir Bukovsky talks about his upcoming book Judgement in Moscow.
On Vladimir Bukovsky's Birthday.
"Bukovsky was the kind of giant who amidst the depth of prison gloom met darkness with light. His fire was such that rare few could stay near him for long and remain unchanged".
The Bell Ringer. Vladimir Bukovsky's short story about the role of dissenters in totalitarian societies. Illustrated in 2020 by three internationally acclaimed artists.
Vladimir Bukovsky on his student years. "I have to follow a timetable, almost like a train. Seven hours of study each day, plus traveling, following campaigns."
Vladimir Bukovsky on love, death, and cigarettes. A collection of forewords to books by friends and colleagues.
A Lonely Visionary. In his 1987 satirical short story Vladimir Bukovsky gives an account of an imaginary conversation with Mikhail Gorbachev.
Vladimir Bukovsky on Radio Liberty 2018.
"They will not rest until they resurrect the 'great and powerful' Soviet Union. But if Putin wants to restore it, he is begging for another downfall."
A Companion to Judgement in Moscow.
Biographical data on the lives and works of leading
Soviet period personalties for easy access to information about 75 years of Russian history.
"Тhe idea was to restore the Soviet empire. And as soon as they recovered, they immediately threw themselves at the entire world's throat."
Vladimir Bukovsky on the Russian government's foreign policy objectives.
Vadim Delaunay to Vladimir Bukovsky.
Dissident poet writes in verse
about the moral choices he faced during his 1967 trial.
George Bush Senior. Vladimir Bukovsky dispenses advice to the newly elected American President in his 1989 Nаtional Review essay.
Got Light? Vladimir Bukovsky's darkly romantic foreword to Richard Klein's book Cigarettes Are Sublime.
Vladimir Bukovsky's interview in the June 1977 issue of Psychology Today with the renowned
U.S. psychiatrist E. Fuller Torrey.
Glasnost -- How Open? Vladimir Bukovsky, Ernst Neizvestny, and Vassily Aksenov discuss Gorbachev's Perestroika at a Freedom House seminar in Мarch 1987.
Bukovsky v Pipes.
Vladimir Bukovsky responds to Richard Pipes arguing that Marxist theory played a larger role in shaping the Russian nation than its serfdom past.
Arkady Stolypin. French writer and son of the Minister of Internal Affairs of the Russian Empire Pyotr Stolypin -- writes about the dissident movement in the Soviet Union.
Valentin Sokolov -- the legendary poet of the GULAG and 1982 Nobel Literary Prize nominee -- presented for the first time in the English translation by Alissa Ordabai.
Gil Silberstein on Yuri Galanskov. "A poet, a theorist, a precursor to the human rights movement in the USSR, he represented everything in this world that is whole, lucid, courageous, and generous."
First hundred days of Yeltsin. Vladimir Bukovsky explains why reforms in Russia failed following the 1991 coup.
Writer Vladimir Batshev recalls the day he spent in an enthralling conversation with Vladimir Bukovsky.
Vladimir Bukovsky's first days in the West. Chronology and interviews.
George Urban talks to Vladimir Bukovsky in an comprehensive 1987 interview about key philosophical issues of dissidence and resistance.
Why did Western Sovietology fail in its predictions? Vladimir Bukovsky provides the answer in his 1988 letter to the editor of Commentary magazine.
Bukovsky on Thames TV. "For me it is a big victory not to be frightened, not to be forced to confess in the crimes I didn’t do, not to betray my friends."
Polish Plane Crash. Vladimir Bukovsky speaking at
"The Tragedy of Smolensk -- Polish Plane Crash" Conference in 2011.
Vladimir Bukovsky spells out Putin's mindset and explains how the merging of power structures with mafia helped shape current attitudes within Russian society.
Vladimir Bukovsky speaking at
"The Tragedy of Smolensk -- Polish Plane Crash" Conference in 2011.
"Is the cold war over? And if so, who won? " Vladimir Bukovsky talks about his upcoming book Judgement in Moscow.
On Vladimir Bukovsky's Birthday.
"Bukovsky was the kind of giant who amidst the depth of prison gloom met darkness with light. His fire was such that rare few could stay near him for long and remain unchanged".
The Bell Ringer. Vladimir Bukovsky's short story about the role of dissenters in totalitarian societies. Illustrated in 2020 by three internationally acclaimed artists.
Vladimir Bukovsky on his student years. "I have to follow a timetable, almost like a train. Seven hours of study each day, plus traveling, following campaigns."
Vladimir Bukovsky on love, death, and cigarettes. A collection of forewords to books by friends and colleagues.
A Lonely Visionary. In his 1987 satirical short story Vladimir Bukovsky gives an account of an imaginary conversation with Mikhail Gorbachev.
Vladimir Bukovsky heads a discussion at the American Enterprise Institute."I have been surprised that in my 2,5 years outside the Soviet Union I have met far more marxists and communists than in my 35 years in the USSR."
America's
Crack-Up. A US foreign policy essay by Vladimir Bukovsky.
"No one in the vast U.S. foreign policy apparatus knows what the U.S. wants from the Soviets. Nor has anybody ever tried to formulate this question".
![Kontinent[6913].jpg](https://static.wixstatic.com/media/585502_3caef4ec02ea4e52ad74bdb093111e2c~mv2.jpg/v1/crop/x_332,y_209,w_118,h_114/fill/w_124,h_120,al_c,lg_1,q_80,enc_avif,quality_auto/Kontinent%5B6913%5D.jpg)
Vladimir Bukovsky on censorship in his letter to Radio Liberty.
"Objectivity and impartiality are attained not by prohibitions and restrictions, but rather by breadth and diversity of information and viewpoints."
Vladimir Bukovsky's foreword to Arthur Koestler's Darkness at Noon.
"Anyone who considers the collective aim to be higher than the individual, must recognize that he too has to be treated accordingly".
George Bush Senior. Vladimir Bukovsky dispenses advice to the newly elected American President in his 1989 Nаtional Review essay.
Got Light? Vladimir Bukovsky's darkly romantic foreword to Richard Klein's book Cigarettes Are Sublime.
Vladimir Bukovsky's interview in the June 1977 issue of Psychology Today with the renowned
U.S. psychiatrist E. Fuller Torrey.
Glasnost -- How Open? Vladimir Bukovsky, Ernst Neizvestny, and Vassily Aksenov discuss Gorbachev's Perestroika at a Freedom House seminar in Мarch 1987.
"Общий европейский дом" — попытка дестабилизировать интеграцию.
То, что было сделано с точки зрения политической и экономической реформы, оказалось недостаточным, чтобы вызвать повышение производительности или демократизировать систему, но одновременно зашло слишком далеко, чтобы систему можно было повернуть вспять, и поэтому ситуация стала неконтролируемой. Пытаясь оживить страну и сделать систему более эффективной, они потеряли контроль на политическом уровне. Национальные движения в некоторых из советских республик прямо требовали большей автономии и большего участия в принятии решений. Таким образом, была достигнута конечная точка, что было совершенно несовместимо с первоначальной целью реформы. Так они осознали, что Запад представляет собой реального конкурента, что советская империя недостаточно сильна экономически, чтобы конкурировать с Соединенными Штатами в области вооружений и военных технологий. Во всех отношениях Соединенные Штаты превосходили Советский Союз.
Когда начались так называемые "звездные войны", американцы хотели разместить ядерные материалы в космосе, чтобы любой шаг Советского Союза сразу становился неэффективным. Но русские тогда знали, что они не могут конкурировать технологически, по крайней мере, в области компьютеров и электроники, и что они не могут догнать американцев. В результате то, что они сделали, было очень разумным шагом. Они объявили начало новой эры дружбы, сближения (это была общая политика Советского Союза). В тот момент Горбачев провозгласил концепцию так называемого "общего европейского дома". Европейские левые боролись за проект Европейского Союза, который превратил бы этот союз из экономического союза в политическую структуру, которая идеально подходила под формат советских структур. Так была представлена идея европейской интеграции. Но это уже другая история.
В Восточной Европе шли мероприятия в поддержку этой идеи. В 1989 году, когда Советы решили сменить режимы в Восточной Европе, их целью было дестабилизировать европейскую интеграцию в надежде, что это поможет им сохранить контроль над этими странами.
Я могу сказать вам и уверен, что некоторые из вас знают, что большинство так называемых революций, которые произошли в Восточной Европе в 1989 году, были организованы Советами, что это на самом деле были советские операции. В Чехословакии, например, русские хотели не Вацлава Гавела, а кого-то совсем другого. Но у этого другого был полностью устаревший менталитет, и говорил он о социализме образца 1969 года. Вот почему Советы не смогли его навязать, и народ отправил его паковать свои вещи. И вся операция перевернулась с ног на голову. То же самое произошло и в Германии. Советы не планировали объединение Германии, но из-за мелкой ошибки (утечки информации) и из-за давления со стороны населения падение Берлинской стены произошло раньше запланированного срока. Это событие не добавило доверия по отношению к социалистам.
Изменения в Восточной Европе стали неконтролируемыми. Таким образом Советы начали терять другие страны. Однако, только к 1990 году они окончательно осознали, что потеряли Германию. Они все еще надеялись, что навяжут свою собственную систему, создав нейтральную социал-демократическую Германию. Выборы в Восточной Германии поставили под угрозу их планы. Другие страны, в том числе Соединенные Штаты, были согласны, что объединение Германии должно происходить постепенно, в рамках европейской интеграции. Объединение произошло бы на 10 лет позже, чем оно на самом деле произошло, и объединенная Германия находилась бы под четким контролем социал-демократов и социалистов. Но восточные немцы понимали, что происходит, и проголосовали за объединение с Западной Германией в 1990 году, воспользовавшись одной из статей Конституции ФРГ, в которой говорилось об объединении. План провалился, и Советы потеряли самого важного европейского союзника. Таким образом, все мероприятия в Восточной Европе оказались бесполезны. Москва не смогла остановить этот процесс и не смогла сохранить контроль над этими странами.
Последовал распад Советского Союза. Документы ЦК демонстрируют, что это было неизбежно, что это было логическим следствием системы, которая была абсурдной с самого начала, основанной, среди прочего, на желании создать новый тип человека. Это было настолько ненаучно, что в любом случае не могло работать. И потребовалось 50 лет — 70 в случае России — для того, чтобы система рухнула, и это только потому, что Россия — большая страна, богатая природными ресурсами, нефтью и газом. Если бы тот же самый абсурд воцарился, например, в Дании, крах системы случился бы на следующий же год. Но в России, благодаря невероятным ресурсам, которыми она располагала, феномен длился 70 лет. Но в конце концов они исчерпали эти ресурсы. Конечно, у России есть ресурсы, но они остаются неиспользованными. Итак, когда они поняли, что им не хватает денег и рабочей силы, они внезапно оказались не в состоянии использовать свои ресурсы. Но, как я уже сказал в понедельник (во время дебатов на тему "Черной книги коммунизма" — ред.), никто не воспользовался этим кризисом. Никто не использовал его для полного уничтожения коммунизма. Социал-демократы Запада не хотели этого, потому что знали, что без социалистов Востока у них не будет такой большой власти. А в 1990-е годы социал-демократы и социалисты имели власть во многих западных странах.
У меня есть еще два, я бы сказал, личных документа, чтобы проиллюстрировать, как работали механизмы репрессий в России. Один из них содержит дискуссию между Андроповым и Политбюро о моем аресте в 1971 году, который является документом, подписанным всеми членами Политбюро, а другой касается судебного процесса надо мной в январе 1972 года (подписанный Андроповым и Генеральным прокурором того периода). Еще один документ -- о том, что произошло со мной в 1976 году, когда меня обменяли на руководителя чилийских коммунистов.
Вопросы и ответы
Чиприан Думитрашку, студент: Как вы относитесь к тому, что 14-я армия России сейчас находится в Приднестровье? Считаете ли вы, что Республика Молдова является независимой от России страной с экономической и политической точки зрения?
Владимир Буковский: В последние годы существования Советского Союза систему пыталась сохранить с помощью различных уловок, не обязательно новых. По сути, Советы приняли политику большой империи: разделяй и властвуй. Таким образом, они создавали конфликты между этническими группами, с помощью или без помощи КГБ, а затем они представляли себя единственной силой, способной восстановить мир в регионе. Делали себя полезными. Они проделывали то же самое в каждой республике. Например, в странах Балтии использовалось русское меньшинство в этих странах. Фактически, в Латвии нельзя было даже сказать, что это меньшинство; русские стали 60-ю процентами населения. То же самое произошло и с Республикой Молдова, где Приднестровье было создано искусственно для служения политическим целям Советского Союза. Это типичный образ действий Советов. Даже в Центральной Азии они поступали так же — там, где им давали возможность устанавливать свои собственные правила. Если вы проанализируете политику формирования Советского Союза при Ленине, Сталине, и позже при других руководителях Советского Союза, вы обнаружите, что они всегда отдавали часть одной страны другой стране, чтобы создать путаницу в отношении территорий, чтобы в случае конфликта самим контролировать ситуацию. В случае с Молдовой это было очень просто. Она была оккупирована Сталиным в 1940 году, после чего часть этой территории была названа Молдавской Советской Социалистической Республикой. Во время распада Советского Союза напряжение, созданное этим переделом, было огромным. Именно к этой политике я отношу содержание 14-й армии на территории, которая больше не принадлежит России.
Изначально эти страны, образовавшиеся в результате распада Советского Союза, были, по крайней мере экономически, совсем не независимыми. Давайте подумаем, например, о спросе на энергию в каждой из этих стран. Они были неспособны производить необходимую им энергию, поэтому по объективным причинам оставались в некоторой степени, по крайней мере, экономически, зависимыми от России. То же самое произошло, например, со странами Восточной Европы, зависящими от "Газпрома". Эстония, которая стала очень привязанной к Финляндии и, таким образом, была в некоторых отношениях независимой, также зависела от транзита некоторых российских товаров через свою территорию, а именно — от налогов, которые русские платили Эстонии за этот транзит. Таким образом, независимость от России — понятие относительное. Ни одна из бывших советских стран не является полностью независимой от России. И Молдова тоже.
Горациу Феркиу, студент: Считаете ли вы, что этот период — с 1990 года по сегодняшний день — является лишь еще одним шагом в эволюции Коммунистической партии России и российской администрации, которые отступили для того, чтобы международная финансовая система демократических стран снова восстановила Россию, а сами намереваются позже снова вернуться к руководству окрепшей Российской Федерацией?
Владимир Буковский: Нет, не думаю. После того, как я рассказал историю распада Советского Союза, я не думаю, что мне есть что к этому добавить, и что поддерживало бы вашу точку зрения. В 1988 году советское руководство поняло, что им нужно быть готовыми к серьезному кризису. Вот почему Горбачев дал особые указания активистам Коммунистической партии, молодым комсомольским активистам и молодым агентам КГБ специализироваться на финансах, создавать предприятия, чаще всего совместно с иностранными партнерами, членами других коммунистических партий; другими словами, подготовиться к моделированию капитализма. Эти хорошо подготовленные молодые агенты начали развивать самый прибыльный бизнес в советском блоке. Так называемый процесс приватизации длился с 1988 по 1990 год. В 1990 году он стал хаотичным, поскольку становилось все более очевидным, что система скоро рухнет, а инвесторы, заинтересованные в собственности и финансовых активах, начали отходить от партии. Они думали так: у нас есть своя собственность, у нас есть свой бизнес, нам больше не нужна партия. Таким образом, больше не было партийного контроля над всем этим процессом. Так начался распад того, что пытался создать Горбачев. То же самое произошло во многих странах Восточной Европы.
В тот же период, в 1988–1990 годы, Центральный комитет в Москве тайно обучал КГБ и ГРУ действовать "подпольно", создавая мафиозные организации, которые проникали в экономические субъекты, через которые партия могла бы восстановить контроль над экономикой. В целях создания стабильности они поощряли организованную преступность в службах безопасности и внутри партии. Однако созданная ими система стала неуправляемой. Нынешний КГБ может контролировать финансовую систему России, но не будет платить никаких налогов. Итак, КГБ превратился в преступный синдикат, как в фильмах о Джеймсе Бонде. В заключение я бы сказал, что их намерение состояло в том, о чем вы говорите -- перегруппироваться и реформировать себя. Но на самом деле все произошло иначе. Они недостаточно контролировали своих агентов, свои структуры, поэтому они начали распадаться.
Татьяна Черникова, студентка: Как бы вы прокомментировали политику Беларуси в отношении России, принимая во внимание тот факт, что большинство стран бывшего СССР настроены неприязненно по отношению к России? Как вы объясните тот факт, что Беларусь хочет объединиться с Россией: как симптом безвыходной ситуации или как попытку России стать тем, чем она когда-то являлась?
Владимир Буковский: Я бы не сказал, что Беларусь, имея в виду все население страны, желает объединения с Россией. Безусловно, этого хочет Лукашенко. Почему? Это тоже очень ясно. Беларусь — очень бедная страна. Там нет электроэнергии, промышленность слабая, потому что она была искусственно создана при Советском Союзе. Уровень их доходов очень низок, поэтому они, несомненно, нуждаются в поддержке со стороны более мощной страны. Понятно, почему руководство Беларуси желает объединения с Россией. С населением, как я уже сказал, не все так однозначно.
Похожая ситуация наблюдается в Украине. Это правда, там много желающих воссоединиться с Россией, особенно на востоке Украины, например, на Донбассе (территория, населенная преимущественно русскими). На западе Украины, однако, чем меньше процент этнических русских, тем меньше желания воссоединения с Россией. Нельзя говорить о явной тенденции к воссоединению.
Вначале, в 1991 году, ситуация была более ясной, потому что большая часть населения хотела независимости, как в Беларуси. Но из-за того, что так называемое посткоммунистическое развитие стало катастрофичным, а экономика либо полностью рухнула, либо застопорилась, желание вернуться к предыдущему периоду экономической стабильности усилилось. В особенности пожилые люди хотят вернуться, не понимая, что фактически они не могут вернуться к тому, что было, потому что того, что было, больше не существует. Они не могут даже вернуться в начало 90-х годов. Большинство людей из стран бывшего Советского Союза, особенно в России, Беларуси, Украине, не понимают главного: кризис системы Советского Союза был неизбежен. Это было результатом внутренних противоречий, а не чего-то навязанного извне.
К сожалению, большинство людей до сих пор не могут этого понять. Однако люди думают, что случившееся было результатом подрывной деятельности, предпринятой либо американцами, либо евреями, либо европейцами. Они не понимают, что причина кризиса кроется в самой коммунистической идеологии, в коммунистической системе. Просто поняв это, я предвидел кризис уже в возрасте шестнадцати лет.
Это причина, по которой мы должны подвергнуть коммунизм суду, потому что, только осудив систему и разоблачив ее преступления, население поймет, что у него нет другого выбора, кроме как проанализировать свое прошлое, проанализировать свое собственное отношение и осознать, что из-за своей пассивности и конформизма, оно поддерживало эту разрушительную систему. Только после того, как они это поймут, как это сделали немцы после того, как они потерпели поражение во Второй мировой войне, они смогут заложить фундамент нового общества, новой экономики; только после того, как они поймут, что не могут винить никого, кроме самих себя. К сожалению, этот суд не состоялся. Вот почему некоторые до сих пор говорят: "Что бы ни происходило, при коммунизме у нас иногда бывал хлеб".
Михай Митителу, студент: Россия была "светилом" коммунизма, а сейчас это страна с социальными и экономическими трудностями. Каким вы видите будущее России? Обладает ли она способностью к восстановлению?
Владимир Буковский: Лично я считаю, что Россия будет продолжать сталкиваться с теми трудностями, которые она сейчас переживает. Кризис в России даже близко не закончился. В 1993 году я писал на эту тему в нескольких американских журналах, пытаясь обрисовать ситуацию в России на ближайшие годы.
Наиболее вероятный сценарий развития России — это ее разделение. Другого способа преодолеть кризис, в котором она оказалась, нет. Политические обозреватели делали несколько прогнозов: в одном говорилось о возвращении к коммунизму, в другом — о гражданской войне между национальностями, в третьем — о превращении в такую систему, как при Пиночете в Чили. Мне ни один из этих прогнозов не казался достаточно реалистичным. Если бы в России действительно существовали сильные националистические силы, они бы проявили себя раньше. В 1993 году националистическим силам не удалось даже открыть собственный телеканал в Москве. Если они не смогли сделать это тогда, то очень маловероятно, что они будут способны сделать что-то в последующие годы.
Если рассматривать коммунистические силы, то количество голосов за Коммунистическую партию падает постепенно, просто потому, что люди хотят избавиться от этой системы.
Что касается сценария по примеру Пиночета, не учитывалось, что Советская армия находилась в той же ситуации, что и остальное общество: в ситуации глубокого кризиса. Во время войны в Чечне русским потребовалось шесть недель, чтобы занять Грозный. Гитлеру понадобилось шесть недель, чтобы оккупировать всю Европу. Российская армия приходила в упадок, потому что в ней были все недостатки общества, которое ее сформировало. Солдаты хотели уйти из армии, офицеры хотели особых привилегий (квартир и так далее), генералы хотели играть в солдатики, и все они не сходились во взглядах. Любая попытка генерала навязать в России военную власть привела бы к полной катастрофе.
Что касается "балканского" предсказания, означавшего, что разные народы начнут бороться друг с другом, то в 1991 году оно звучало правдоподобно — тогда, когда это могло произойти. Но большая часть населения была травмирована прошлым, осознавала, что революция не принесла ничего хорошего, и поэтому не хотела гражданской войны. Несмотря на все провокации Горбачева и КГБ, население устало и не хотело проливать кровь. Поэтому вряд ли такой сценарий осуществится.
По мере того как начали ощущаться новые экономические провалы, регионы начали искать альтернативу, искать решения, чтобы выйти из тупика. Произошло это в 1998 году, когда рубль упал. Если вы посмотрите, что делали в то время губернаторы, вы увидите, что они заморозили цены и даже установили таможенный контроль на своих границах. Это уже был важный шаг к независимости. Что им еще нужно было сделать, так это начать печатать собственные рубли, и тогда они стали бы де-факто независимыми.
Если мы посмотрим на пример бывших советских регионов на Дальнем Востоке, даже мне становится сложно ответить на вопрос "Зачем им Москва?", потому что Москва им ничего не дает. Для них было бы лучше, если бы они ориентировались на Японию, Южную Корею или Китай. Вместо того чтобы оказаться в той ситуации, в которой они находятся сегодня, без электроэнергии, они могли бы завязать близкие отношения с этими странами. С помощью некоторых инвестиций со стороны Запада они легко могли бы выжить без Москвы. Москва им не нужна.
После 1993 года к власти пришел КГБ, контролирующий СМИ, бизнес и финансовые операции. То, что происходит сегодня, — это всего лишь результат этого кризиса. Мы не можем с уверенностью сказать, что и когда произойдет, потому что никто не может предсказать ход событий с такой точностью. Конечно, силовые структуры будут пытаться сохранить свою власть, потому что они знают, что как только начнется процесс дезинтеграции, кризис будет продолжаться до тех пор, пока не достигнет своего пика, и тогда им конец. Единственной государственной структурой в России, которая сохранилась, был КГБ. Поэтому они поставили агентов КГБ на все руководящие должности, поэтому они выбрали Путина. Это то, что мне представляется последней фазой перед началом распада. Полная фрагментация станет неизбежной.
Вопрос из зала: Считаете ли вы, что идеи социалистической системы были полностью испытаны человечеством? Считаете ли вы, что будущее даст социалистической системе шанс проявить себя снова?
Владимир Буковский: Я считаю, что социалистические идеи нереализуемы. Даже самые важные социалистические идеи исходят из ошибочных предпосылок, которые заключаются в том, что люди могут быть изменены социальной средой. В этом суть социалистической идеологии, и я могу сказать вам как нейрофизиолог, что это совершенно ложное представление. Это предположение противоречит науке. Можно утверждать обратное — что мы можем изменить реальность, но реальность не может изменить нас.
Социалистическая идеология непродуктивна. Это идеология справедливого распределения, а не продуктивности. Таким образом, они могут распределять накопленные материальные ценности поровну, но они не могут создавать новые, и будут входить в кризис каждый раз, когда накопленные ценности будут у них заканчиваться. Давайте посмотрим на пример Швеции. Забудем о России, забудем о Румынии. Посмотрим на Швецию. Швеция накапливала ценности веками, а затем решила стать умеренной социал-демократической страной (очень умеренной, без каких-либо революций), преуспевающей в аспектах социального обеспечения, социальных и медицинских льгот. Примерно через 18 лет эксперимент привел почти что к разорению. Текущий внешний долг Швеции никогда не был выше за всю ее историю, и это потому, что производство в Швеции недостаточное (после распределения всего накопленного). Это проблема социализма: это идея, созданная интеллектуалами, которые говорят о справедливости, а не о реальности. Они изобрели всю эту концепцию, которая может звучать великолепно, но нигде не применима. Когда-то в России ходил политический анекдот о социализме: социализм не является научным понятием, потому что, если бы он им был, сначала его испытали бы на собаках. Социализм — это интеллектуальное изобретение, фантастика. Он никогда бы не заработал.
Он был протестирован в различных странах (Куба, Китай, разные страны Африки и Азии), которые имели разное экономическое, политическое, социальное, историческое и религиозное прошлое и принадлежали к разным культурам. Но в каждой их них было доказано, что он не может работать. Социалисты скажут, как они все еще говорят сегодня, что еще не все социалистические модели были испытаны. Например, во Франции говорят о новом социализме, об испытании нового социализма. Это напоминает мне анекдот про бедного еврея, который идет к раби за советом, потому что у него начинают умирать куры. Раби спрашивает: "Как вы их кормите?". Еврей отвечает, что сыпет еду просто на землю. Раби говорит: "Это неправильно. Вы должны нарисовать прямоугольник, разложить в пределах этого прямоугольника еду, и вы увидите, что они перестанут умирать". Еврей идет домой, делает, как сказал раби, но результата нет. Он возвращается к раби с той же проблемой. Раби говорит: "Вы делаете неправильно. Внутри этого прямоугольника вы должны нарисовать круг и помещать еду только внутри круга". Сказано - сделано, но удивительно, что куры продолжают умирать. На вопрос, заданный снова, раби отвечает: "Вы делаете неправильно. Внутри круга вы должны нарисовать треугольник и должны сыпать еду только внутри этого треугольника". Через несколько дней опечаленный еврей идет к раби, чтобы сообщить ему, что все куры умерли. Раби отвечает: "Какая жалость, у меня было столько других замечательных идей!".
Виктор Платон, студент: Удалось ли коммунистам превратить "homo sapiens" в "homo sovieticus"? (Я спрашиваю потому, что есть много тех, кто все еще хочет вернуться к коммунизму).
Владимир Буковский: Не думаю, что им удалось создать "нового человека" в какой-либо из бывших коммунистических стран. Что они сделали, проводя массовые убийства и геноцид, так это истребили лучших людей во всех областях. Они оставили наименее способных, наименее инициативных, морально уничтоженных людей, большинство из которых утонули в алкоголе. Было ли это созданием нового человека? Я так не думаю. Это означает уничтожение человека. Можно ли назвать эволюцией то, что Советы создали путем подавления и уничтожения? Нет. Им удалось лишь привести население к грани исчезновения. Если вы посмотрите статистику по России, то увидите, что уровень рождаемости очень низкий, средняя продолжительность жизни составляет около 60 лет, детская смертность почти такая же, как в странах третьего мира, и преступность тоже. Советы преуспели в том, чтобы превратить Россию в разрушенную страну, страну третьего мира. Ее часто сравнивают с Нигерией. Можно ли в таком случае говорить о появлении "нового человека" в России? Возможно, о появлении "по-новому уничтоженного человека". Проект по созданию "homo sovieticus" с позором провалился.
Розана Кампеану, студентка: 1. Что произошло после того, как русские поняли, что вы сканируете документы, которые до того момента были совершенно секретными? 2. Как вы думаете, есть ли сходство между ситуацией в Чечне и войной во Вьетнаме?
Владимир Буковский: 1. Как я уже сказал, они не понимали, что я делаю до последней минуты, а потом было уже поздно. Потому что сразу после этого я покинул страну. По возвращении на Запад я распечатал все отсканированные документы, а затем загрузил их в Интернет. А потом я написал книгу, в которой опубликовал некоторые из этих документов. Что касается русских, они не смогли доказать, что то, что я сделал, было незаконно, потому что не было закона, запрещающего сканировать документы, которые они дали мне анализировать. Закон гласил, что не разрешается делать ксерокопии. Но я их не ксерокопировал. Однако начиная с 1996 года меня больше не пускали в Россию. Другим результатом стала реклассификация отсканированных мною документов, поскольку они снова стали секретными на срок в 30 лет.
2. Вьетнам — большая страна. Чечня — маленькая страна, поэтому ее нельзя сравнивать с Вьетнамом. Если говорить о политической ситуации, то первая война с Чечней изначально была непопулярной среди населения России. Более 70% населения были против этой войны, поэтому Ельцин был наконец вынужден подписать мирное соглашение в 1996 году. После этого часть российской администрации, находившаяся в тесном контакте с КГБ, увидела в этой войне хороший способ получить больше власти, поэтому спровоцировали новую войну: сначала взорвали несколько домов в Москве и других городах России и, обвиняя чеченцев (недавно было доказано, что это была операция КГБ), они разожгли враждебное отношение российского населения к чеченцам, что сделало эту вторую войну более популярной. Война против Чечни привела к власти в России КГБ. К сожалению, Чечня — это не Вьетнам. Почему "к сожалению"? Потому что Вьетнам показал, что реакция населения против войны может быть важнее политических решений. В России этого не произошло. Что касается Чечни, народ отреагировал "слишком слабо, слишком поздно". Война заканчивается, и ее медленное развитие обусловило апатичную реакцию населения. Эта война не породила политических движений. Никакого сравнения с Вьетнамом проводить нельзя.
Виктория Недельчук, студентка: Я хотела бы узнать ваше мнение о Содружестве Независимых Государств. Думаете ли вы, что это содружество — неофициальный Советский Союз?
Владимир Буковский: Создание этого содружества сразу после распада Советского Союза было попыткой сохранить видимость союза. Но это был нереалистичный план, потому что интересы стран, которые входили в Советский Союз, настолько различны, что невозможно найти политическую формулу, которая бы соответствовала им всем. Какое-то время такой тип группировки был выгоден некоторым республикам, таким как Беларусь, которые надеялись, что перераспределение энергии, нефти и газа поможет им выйти из кризиса. Однако со стороны большинства республик бывшего Советского Союза не было никакого интереса в сохранении этого союза. В результате Содружество Независимых Государств — это скорее шутка, чем что-либо серьезное.
Нина Коада, студентка: Хорошо известно, что после распада Советского Союза многие постсоветские страны остались под влиянием Москвы, особенно в отношении религии. Что вы можете рассказать о "религии в СССР" в прошлом и настоящем?
Владимир Буковский: То, о чем вы говорите, верно только в отношении некоторых стран бывшего союза, потому что там было множество религий (например, в Центральной Азии христиане отнюдь не составляют большинство). Лишь некоторые из этих стран были православными, и даже они не обязательно подчинялись Московскому Патриархату. Возьмите, например, Армению или Грузию. По сути, речь идет об Украине, Беларуси, России и Молдове, а также о русском населении других республик. Хорошо известно, что религия сегодня играет большую роль. В Советской России она была почти формальной, потому что, как известно, Русская Церковь была разрушена Советами и на время воссоздана Сталиным во время Второй мировой войны. Все в России контролировалось КГБ. В Советском Союзе не было священника, который не был бы агентом КГБ, поэтому доверие к церкви было серьезно подорвано. Следовательно, Православную Церковь нельзя рассматривать как нравственный пример. Что касается других республик (например, стран Балтии), русское население там не было очень набожным. Верно то, что Православная Церковь всегда была инструментом внешней политики Советского Союза.
Думитру Мицин, студент: Насколько сегодня Россия заинтересована с политической точки зрения в Восточной Европе, учитывая двойную игру, которую она ведет в Приднестровье? Как Россия повлияла на трансформацию НАТО из военно-политического образования в политико-военное, и насколько велико будет влияние этой позиции на Республику Молдова?
Владимир Буковский: Что касается НАТО, то чем больше в него входит постсоветское пространство, тем более размытым этот альянс становится. Что такое НАТО сегодня? Как мне однажды сказал кто-то из Румынии, это военный союз западных держав против Афганистана. Чем менее отчетливо можно определить военный союз, тем он менее важен и полезен...
НАТО станет формой политической идентичности, и туда будет приглашен каждый. Я не удивлюсь, если Китай заявит о своем намерении присоединиться. Вступление в НАТО — если этот альянс не даст новое определение своим целям должным образом — станет чем-то вроде первого шага к вступлению в Европейский Союз. Изменилась доктрина НАТО. НАТО, военная организация, цель которой была защита, заявила о своем праве вмешиваться в любой конфликт в мире, как если бы это уже было все заранее решено, и это нехорошая политика, это рецепт для катастрофы. Становиться слишком высокомерным при определении своих целей, — это плохой знак. Страны, вступившие в НАТО, с одной стороны, и Россия — с другой, создали так называемую "консультативную надстройку", которая позволяет России участвовать в принятии некоторых решений в отношении стран Востока. Это опять же отрицательный момент. Возникает вопрос: зачем нам НАТО? Возможно, пора замкнуть круг и не планировать бесконечное расширение НАТО. Ни Брежневу, ни Сталину не удалось воплотить в жизнь то, что реализовано сейчас: такое количество коммунистов, участвующих в Североатлантическом альянсе. Если он будет придерживаться этой линии, НАТО перестанет быть политическим инструментом, потому что он разрушит себя.
Первая часть вашего вопроса была о Молдове. НАТО не будет ни защищать, ни оккупировать Молдову, потому что НАТО больше не является военной организацией, хотя иногда и называет себя таковой. Что касается влияния России в Восточной Европе, это интересный вопрос, потому что когда Путин пришел к власти, то это КГБ пришел к власти. Это было возрождение политики империи. Это не означает, что Россия способна применять ее на практике, но ее намерения ясны: чтобы достичь всех поставленных целей, она начнет снова использовать все старые методы. Давайте посмотрим, что происходит внутри России: Путин укрепляет свои позиции, берет под контроль средства массовой информации, препятствует любой форме независимости, как в регионах, так и во Второй палате парламента. Это типичная акция КГБ, направленная на восстановление полного контроля. Что касается внешней политики, то по сути преследуется та же цель.
Мы наблюдаем рост числа советского типа операций даже в Польше, Венгрии и Чехии. Конечно, это не те операции, с которыми мы знакомы со времен Сталина. Эти операции в основном происходят на экономическом уровне, так называемые "бизнесы", многие из которых связаны с газом и нефтью. Важнейшим оружием России в отношении Восточной Европы стал "Газпром". "Газпром" принимает политические решения после предварительных консультаций с правительством и, таким образом, может навязывать определенные политические реалии странам Восточной Европы.
Еще одно оружие, используемое Россией, — это организованная преступность. Если вы зададите вопрос лидерам Восточной Европы о проблемах, с которыми они сталкиваются, они ответят, что в их странах Россия активно участвует в организованной преступности. И это еще один важный инструмент влияния, который все чаще используется Москвой как инструмент восстановления "советской империи".
Итак, на вопрос, растет ли участие России в Восточной Европе, ответ утвердительный. Спорно, насколько успешным является это участие. Что касается меня, я считаю, что весь этот контроль КГБ над государством не может быть успешной операцией. Они пытаются, но я не думаю, что у них это получится, не только потому, что история необратима, не только потому, что у России больше нет для этого достаточного количества ресурсов, но и потому, что такое управление деструктивно. Я не думаю, что придется долго ждать, чтобы увидеть, как Россия окажется в очередном экономическом кризисе, в очередном финансовом тупике. Нельзя превратить в великую политическую силу страну, которая не в состоянии выплачивать зарплаты.
Ирина Чачирова, студентка: Что касается тех, кто ностальгирует по прошлому, как вы думаете, это вопрос поколений или неизлечимая болезнь психики?
Владимир Буковский: Я знаю о конфликтах поколений, происходящих из-за того, что меняется менталитет. В 1950-х и 1960-х годах, когда мы были очень молоды, мы противостояли и нашим родителям, тем, кто жил во времена сталинского террора. У них было такое же непонимание, которое, вероятно, проявляют многие из ваших родителей. Мы не понимали, как они могли не замечать, не видеть ужас, с которым столкнулись миллионы и миллионы людей. А если замечали, то что они делали? Как они протестовали против этой системы? Почему они не выступили против режима? Мы не могли понять таких вещей. На ХХ съезде Коммунистической партии Советского Союза Хрущев получил записку из зала, которую он зачитал вслух и в которой говорилось: "Где вы были, товарищ Хрущев, когда все это происходило?". Хрущев попросил человека, написавшего записку, встать. Никто не встал. На что Хрущев сказал: "Я был именно там, где вы находитесь сейчас".
Люди не сильно меняются; когда мы были молоды, мы пережили те же конфликты между поколениями, с которыми вы сталкиваетесь сейчас. Один из наших вопросов к старшему поколению заключался в следующем: в какой степени они были соучастниками в сталинские времена, когда совершались одни из самых тяжких преступлений против человечности? Многие из них сначала говорили: "Мы ничего об этом не знали". Так говорило население Германии в конце войны, когда их спрашивали о нацизме и концентрационных лагерях. Однако в случае с Россией в это заявление было труднее поверить, потому что, когда говорят об убийстве 40 миллионов человек, маловероятно, что их исчезновение остались незамеченным. Особенно, когда ваши соседи вдруг исчезали в одночасье. Вы просыпаетесь утром, и половины ваших соседей нет. Так что это не могло пройти незамеченным. Более того, режим Сталина по сравнению с режимом Гитлера требовал общественного одобрения и участия. Людей не только арестовывали и казнили, но и просили остальных поддерживать решения партии, их практически заставляли участвовать в убийствах своих соотечественников. Они были обязаны осуждать их на публичных собраниях, называть их преступниками, агентами империалистов, а затем голосовать за их казнь. Таким образом, они не могли сказать, что не знали, что происходит. Этот аргумент не выдерживает критики.
Другой часто встречающейся реакцией было следующее: "Но мы верили!". Во что верили? В убийство 40 миллионов человек? Считаете, что это шаг вперед для человечества?
В любом случае, если бы вы продолжали настаивать, окончательным ответом было бы то, что они боялись. Они ничего не слышали, они ничего не видели, они ничего не говорили. Они верили, потому что боялись знать. Они не знали, потому что боялись знать, и они верили, потому что не знали. Это порожденное самими людьми незнание стало правдоподобным оправданием. К сожалению, это поколение нелегко победить. Фактически, ваши родители, как и все, кто жил при советском или нацистском режиме, должны войти в противостояние с собой, пересмотреть свое прошлое, понять, в какой степени они способствовали катастрофе.
Видите ли, тоталитарные режимы, за исключением классических диктатур, основаны на вовлечении большого процента населения в свои собственные преступления. Они не существуют и не могут функционировать без принуждения к причастности к этим преступлениям значительной части населения. В этом разница между диктатурой и тоталитарным режимом. Таким образом, выздоровление, исцеление невозможно, пока большинство населения не поймет, что их использовали как инструмент тоталитарных репрессий. Каким бы болезненным это ни было, они должны признать, что участвовали, пусть даже пассивно, во всем, что происходило. Они должны анализировать свое прошлое, исходя из этой основной предпосылки.
Георгий Онофрей, студент: Г-н Буковский, в книге "Московский процесс" у вас повторяются два вопроса: "Ну и что?" и "Какая разница?". Это циничные вопросы. Вам не кажется, что именно цинизм сделал Запад таким сильным? Является ли цинизм главной чертой западной системы и политической системы Запада?
Буковский: Политическая система Запада ничем не хуже людей, которые его населяют. Вы меня спрашиваете, цинична ли политическая система, я отвечаю, что люди циничны. Так что предметом этого вопроса скорее будет человеческая природа. Да, люди циничны, да, прагматичны, недальновидны. Они предпочитают немедленное вознаграждение долгосрочной выгоде после сложного кризиса. Самооправадние также типично для человеческой природы: это эффективный способ смягчения травм. Для многих это механизм, позволяющий уклониться от осознания того, что они совершили ошибку, что они были слабыми, что их использовали, что они способствовали катастрофе, которой все завершилось.
Когда мы рассуждаем о реакции людей на коммунизм и нацизм, мы должны говорить о человеческой природе. Многие из вещей, которые мы обнаруживаем, неприятны, но это не означает, что человечество плохое, потому что одни и те же люди могут удивительно хорошо проявлять себя в кризисных ситуациях. Есть примеры, когда людям, которые раньше были циничными и недальновидными, удается подняться, чтобы противостоять своим врагам. А это те же люди! Можно только сделать вывод, что мы сложные существа, и что дар человека, формирующего общественное мнение, человека, имеющего влияние или пытающегося получить влияние, должен заключаться в том, чтобы пробуждать хорошие качества в людях и минимизировать их негативные склонности, негативные тенденции, которые существуют внутри каждого из нас. Это философский вопрос.
Оана Мара Шербан, студентка: Что вы думаете о спецслужбах и их влиянии на российское общество? Есть ли у них шанс возродиться?
Владимир Буковский: Я только что объяснил, что они в России находятся у власти. Возможно, ненадолго, но они у власти. Президент Путин был назначен не из-за его личных качеств (как человек он точно такой же, как и любой другой офицер КГБ), а как представитель корпорации. Корпорация привела его к власти.
Костин Рэчилэ, студент: Последние 50 лет восточная часть Европы и большая часть Азии находились под сильным советским влиянием. Сегодня предельно ясно, что у США есть интересы на Ближнем Востоке (о чем говорит, например, речь президента Буша об отстранении Саддама Хусейна от власти). Итак, наступила ли эпоха новой диктатуры США?
Владимир Буковский: Я бы не сказал, что это диктатура США. Скорее, — гегемония, учитывая, что это единственная оставшаяся сверхдержава. <...> Ираку, по имеющейся у меня информации, нужно два-три года на разработку ядерной бомбы. Нравится нам они или нет, диктатура они или нет, мы должны что-то предпринимать. И если Ирак получит ядерную бомбу, он сразу же уничтожит Израиль, начнет, несомненно, шантажировать своих соседей (Кувейт, Саудовскую Аравию или другие страны), будет диктовать цены на нефть и в конечном итоге начнет контролировать мировую политику. Все это будет решать Саддам Хусейн, играющий в Сталина. И такой исход нужно предотвратить. Трудно поверить, что в этом мире есть страны, которые согласились бы на такое развитие событий. Реальность не ограничивается только тем, хорош Буш или плох, глуп или умен, реальность такова, что Саддам и его планы должны быть разрушены. Я согласен с тем, что американцы доминируют, но в данном случае это позитивный момент. Бывают ситуации, когда доминирование американцев имеет негативные последствия. Например, я считаю идею всеобщей войны против терроризма слишком непрактичной и даже наивной. Во-первых, что такое всеобщая война? Во-вторых, как можно воевать с чем-то абстрактным (потому что терроризм абстрактен)? Терроризм не получил определения или, по крайней мере, не нашел общеприемлемого определения. Ясир Арафат мог быть, с одной стороны, террористом, с другой -- лауреатом Нобелевской премии.
На другом уровне эта абстракция может служить некоторым странам для оправдания своих репрессивных действий: служить России для оправдания своей войны с Чечней, служить Китаю для оправдания геноцида в Тибете и так далее. <...>
Траян Велиж, студент: Во времена коммунизма, как вы думаете, насколько мы были близки к Третьей мировой войне?
Владимир Буковский: Как хорошо сказал Солженицын, "мы попали в Третью мировую войну". Холодная война сама по себе была Третьей мировой войной. Задачи ее были другими, но это была мировая война. В 1960-1970-е годы было потеряно больше стран, чем во Второй мировой войне: Камбоджа, страны Латинской Америки, Вьетнам. Значит, Третья мировая война действительно имела место. Но, я думаю, ваш вопрос относится к ядерной войне: были ли мы близки к ядерной войне или нет… интересный вопрос!
Самый известный пример — кризис 1962 года, когда Хрущев размещает ракеты на Кубе, а американцы просят его отступить и дают команду о блокаде с моря. Но вы знаете эту историю. Согласно документам архива ЦК Коммунистической партии Советского Союза, несмотря на то, что американцы забили тревогу, они были готовы ответить на советский ядерный удар. Советское правительство даже не рассматривало возможность начала ядерной войны. Ему нужно было только "психологическое оружие", которое напугало бы население и дало толчок движениям за мир. Они не думали об использовании ядерного оружия.
Почему? Потому что Советы действовали в соответствии со своей доктриной, марксистско-ленинской доктриной. И согласно этой идеологии будущее — за советской революцией и освобождением стран от "оков капитализма". Если использовать ядерное оружие и разрушить общество, то что это за освободитель? Если им что-то было нужно от Запада, так это экономический и промышленный потенциал. Но они не учли, что победа коммунизма могла произойти только в результате вооруженной интервенции. Это не входило в планы Советов. Это не было целью социализма, потому что они не хотели, как я сказал ранее, полностью разрушать общества. Вместо этого они стремились захватить их для выполнения своих целей. Они хотели изменить, преобразовать, "очистить", но не разрушить. Они хотели распространить своих "клонов" повсюду в мире.
Итак, ответ на ваш вопрос таков, что мы никогда не были очень близки к ядерной войне, особенно потому, что Россия не хотела ничего другого, кроме как напугать своими действиями, не более того.
Эмилиан Колчеру, студент: Считаете ли вы, что судебный процесс, подобный тому, что прошел в Нюрнберге, желателен и может ли он быть проведтн в коммунистических странах? Если это действительно желательно и по-прежнему невозможно, то как тогда следует действовать?
Владимир Буковский: Я всегда говорил: время для чего-либо подобного ушло. Лучшим моментом был 1991 год, когда повсюду рушился коммунизм и накал чувств у людей был силен. Сегодня было бы очень сложно вернуться к тому моменту. Режимы в Восточной Европе, и особенно в России, вернулись к старому стилю. В России снова у власти КГБ, и мы не ожидаем, что они откроют архивы. Раньше, при Ельцине, у нас мог пройти хотя бы символический суд. Как я объяснил людям вокруг Ельцина, я не хочу наказывать всех виновных. Это было бы невозможно. Если мы попытались бы арестовать всех коммунистических преступников, у нас был бы новый ГУЛАГ, а я этого не хочу. Нам нужно символическое осуждение системы, вердикт, что эта система преступна. Это все, что нам нужно. После этого мы могли бы освободить всех этих людей, мне все равно. Это можно было сделать в 1991 году, тем более что все руководители Политбюро находились под арестом, и среди них были лидеры партии, КГБ, армии и правительства. Значит, никого арестовывать не пришлось бы, потому что большинство из них уже сидели в тюрьме. Все, что им нужно было сделать, — это публично предать их суду, открыть все архивы и объяснять их преступления одно за другим, год за годом, и этого было бы достаточно.
Сегодня... ну, сегодня российские лидеры действительно гордятся своим прошлым в КГБ. Они не скрывают этого, они не боятся говорить: "Да, мы работали в КГБ, в то время это была важная организация". Во время празднования годовщины создания КГБ или годовщины 75-летия КГБ или чего-то в этом роде, президент Путин в своей речи сделал следующее заявление: "Органы КГБ всегда защищали интересы русского народа".
Невероятное заявление после того, как им удалось убить 40 миллионов из нас. Во всяком случае, теперь они этим гордятся, поэтому шансы привлечь их к суду очень малы. Лично я даже не могу вернуться в Россию, потому что мою визу аннулировали, так что это они судят нас, а не наоборот. Если бы у нас произошла вторая революция, подходящее время для суда могло бы появиться снова, но при моей жизни это очень маловероятно. Однако, рано или поздно ты станете взрослыми и начнете с этим что-то делать. Рано или поздно мы будем судить этих преступников. Возможно, не в форме судебного разбирательства. Но такие, как мы, напишут книги, найдут документы и сделают их достоянием общественности. Рано или поздно история их осудит.
Ирина Чачирова, студентка: Хорошо известно, что бывшие агенты безопасности сейчас у власти в России (Путин, который сначала был агентом безопасности в Ленинграде, а затем в Германии; Сергей Иванов, нынешний министр обороны, и другие). Из-за этого вам запретили въезд в Россию, даже принимая во внимание, что международные организации, радиостанции и телеканалы из Москвы запрашивали вам визу?
Владимир Буковский: Я не знаю, почему мне отказывают в визе с 1996 года. Никаких объяснений, никаких причин мне не давали. Все, что я могу делать, это предполагать. Да, я предполагаю, что их реакция определена постепенным усилением влияния КГБ в России. Это началось в 1993 году и продолжается до сих пор. Сегодня КГБ имеет полную власть. Но к 1996 году они достаточно окрепли, чтобы применить эту меру.
Вопрос — почему? Я не питал никаких иллюзий относительно моего прибытия в Россию, не видел себя в роли Наполеона, возвращающегося с Эльбы, не видел себя спасителем, потому что люди слишком заняты борьбой за выживание, апатичны и не ждут, что кто-то придет им на помощь. Но у россиян, как и у любого другого народа, есть свои легенды. Бывший агент КГБ, который сейчас живет в Лондоне, сказал мне, что мое дело изучается во всех школах КГБ, и меня рассматривают как врага, которого КГБ не удалось сломать. Вот почему у них такое преувеличенное представление о том, что я мог бы сделать, если бы вернулся в Россию. На самом деле, должен признать, в сегодняшней России я ничего не смог бы сделать, абсолютно ничего.
Сербан Радлеску-Зонер: Что касается влияния коммунизма на социал-демократов Запада, я хотел бы спросить, есть ли различия между французскими социалистами межвоенного периода и социалистами, появившимися сразу после войны. Речь идет только о двух именах: Леон Блюм и Жюль Мох. Находясь во власти, они приняли важные и в чем-то антисоветские решения по Североатлантическому пакту.
Другой вопрос, который я хотел бы задать, касается событий в Румынии 1989 года. Политический аналитик, широко известный в настоящее время, который был большевистским боевиком при Георгиу-Деже, и, соответственно, при Сталине (я говорю о Силвиу Брукане), рассказывал по телевидению о некоторых опубликованных документах. Например, о документах, в которых президент Миттеран через Орсе спрашивал Государственный департамент, согласны ли они на интервенцию советских войск в Румынию. И что через посольство США в Москве Горбачев ответил: "Мы не вмешиваемся".
Эти заявления сбили нас с толку, потому что существует другая версия, согласно которой Ион Илиеску, находившийся в центре событий и один из участников государственного переворота, просил вмешательства советской армии, и некоторые румынские генералы, находящиеся тогда во власти, были против этого. Это мой вопрос.
Еще один вопрос, который меня интересует: Жан Франсуа Ревель писал о советском диссиденте, который был выслан из страны на самолете в наручниках. А на наручниках было написано "Сделано в США"…
Владимир Буковский: Отвечу на последний вопрос, потому что он самый простой. Да, это было обо мне. На мне были наручники, пока я не пересек советскую воздушную границу. Это было забавно, потому что на протяжении всего полета мы об этом спорили. В этом рейсе меня сопровождали моя семья и примерно двенадцать агентов КГБ. Моя мать правильно спросила, зачем нужны наручники в самолете. Вокруг нас были вооруженные агенты КГБ, я был в крайнем истощении, весил не более 59 кг. Так что не было необходимости в 12 агентах, чтобы держать меня под контролем, не говоря уже о наручниках...
В ходе разговора я понял необходимость использования наручников на советской территории; но почему их нельзя было их снять после пересечения границы? Я спросил их, не боятся ли они, что, надев на меня наручники, они нарушают международные правила. Это, конечно, был блеф, потому что всем известно, что летящий самолет не принадлежит территории, над которой он пролетает. То, что произошло потом, было удивительно. Человек, которому поручена была вся операция по обмену, заместитель Андропова, пошел спрашивать. Он связался с Москвой. Через некоторое время вернулся и сказал мне, что с меня снимут наручники, как только самолет пересечет советскую границу, но они попросили меня не беспокоить их и вести себя цивилизованно. Это было сюрпризом: что они думали я буду делать? Выпрыгну с парашютом? И действительно, они сняли с меня наручники, и на них было написано "Сделано в США". Я упомянул этот факт в своей речи, вскоре после моего освобождения, когда выступал в Конгрессе США. И я поднял вопрос о прекращении всех экономических операций, которые у них были с Россией. Я сказал то же самое президенту Картеру и другим официальным лицам в Вашингтоне.
Возвращаясь к первому вопросу, первая фаза "холодной войны" была намного более правильной, чем остальные, именно потому, что социал-демократы и социалисты того периода были антикоммунистами. Вы упомянули Моха. Он был стар, но мне удалось с ним поговорить. Он сказал мне, что социал-демократия имеет право на существование, пока ее цель — усиление антикоммунизма.
Первая фаза холодной войны, после Второй мировой войны (1948, 1949, 1950, 1951), была хорошей: это было время плана Маршалла, время отказа от блокады Берлина. Все эти жесты были хороши в то время, потому что социал-демократы были на одной стороне с другими политиками Запада. Но это продлилось недолго. Шаг за шагом социал-демократы и социалисты стали отчаиваться и становиться циничными, и внезапно они поняли, что они могут получить власть на Западе только совместно с влиянием Советского Союза, который позволил бы им быть посредниками между Востоком и Западом. Они понимали, что для обретения власти им нужна сильная поддержка со стороны СССР, и поэтому вошли в прямой контакт с Москвой.
Вы знаете, какими идеями Эгон Бар поделился с Москвой в 1969 году? Идеями о том, как советская политика могла бы стать более влиятельной и более эффективной на Западе. Он поделился с Советам идеями о том, как они могли бы использовать экономические отношения для создания своей собственной повестки дня на Западе. Эгон Бар, как и Брандт, изначально был антикоммунистом. Брандт был антикоммунистом. Посмотрите на его деятельность во время блокады Берлина. Однако они осознали, что для их собственного благополучия необходимо усиление влияния Советского Союза, чтобы они смогли достичь сближения. Они практически стали предателями, помогая Советскому Союзу подавлять демократические движения.
Другой ваш вопрос касается революции 1989 года. Я уже говорил об этом ранее, что это была советская интервенция, и этот факт был подтвержден не только мной, но и британскими журналистами, которые изучали ситуацию в Чехословакии, Румынии и ГДР. С самого начала событий 1989 года я знал, что это советская операция, особенно в Румынии. Там советскими агентами был создан так называемый Фронт национального спасения. Я смог их идентифицировать, прочитав "Красные горизонты" Иона Михая Пачепы ("Orizonturi Roșii").
Они были советскими агентами в Румынии. Они действовали против Чаушеску и были представлены на Западе как диссиденты. Что это за диссидент -- генерал армии, завербованный советскими спецслужбами? Куда интереснее была ситуация в Чехословакии, где по поводу этих событий было проведено государственное расследование. Если вы помните с чего все начиналось, то это было подавленное студенческое движение, там был убит студент… Так были представлены факты. Позже, после краха, в результате расследования чешского правительства было установлено, что этот человек был не студентом, а молодым агентом КГБ. Более того, выяснилось, что он жив. На допросе он ответил, что ему приказали "умереть". Так что с самого начала было известно, что это советская операция. Я не знал точно, кто им руководил. Как бы то ни было, это проводилось через службы внешней разведки, а не через внутренние службы. Поэтому службы безопасности в Румынии ничего не знали. Поэтому чешская полиция ничего не знала. Организатором выступил генерал Грушко, который в то время отвечал за операции спецслужб в странах Восточной Европы.
В Чехословакии операцией руководил генерал Алоис Лоренс, глава службы внешней разведки Чехословакии. Но мы также знаем, что все пошло не так, как планировалось, потому что когда дело дошло до народного голосования, они не могли удержать контроль над ситуацией.
Что касается декабря 1989 года в Румынии: не только Миттеран, но и государственный секретарь США Джеймс Бейкер сделал публичное заявление, в котором сказал: "Если русские захотят войти в Румынию, чтобы поддержать силы, направленные против Чаушеску, Соединенные Штаты поймут". Так что это было открытое приглашение со стороны нескольких политических лидеров того времени только потому, что они не понимали, что на самом деле происходит. Джеймс Бейкер был совершенно не в себе. Я помню, что вскоре после этого заявления я был на конференции в Вашингтоне и предложил ввести новую единицу измерения "политической глупости": один бейкер. Шутка ему не понравилась, но другие засмеялись, потому что этим своим заявлением он доказал, что действительно совсем не знает Восточной Европы. Он верил в единое устройство всех стран, от Ванкувера до Владивостока.
Многие лидеры, включая Джорджа Буша, не понимали, что происходит, и не хотели того, что произошло. Вы упомянули Миттерана. Он поддержал московский путч августа 1991 года, потому что — будучи сверхнаивным — не понимал, что на самом деле означало это событие. Что касается Буша, то он приехал в Украину в октябре 1991 года, за месяц до того, как страна провозгласила свою независимость, и произнес знаменитую речь в Киеве, пытаясь убедить Украину не выходить из состава Советского Союза. Случалось ли когда-либо что-то более глупое, чем это? Представьте себе, что Черчилль отправляется в Индию в 1948 году и пытается убедить индийцев не выходить из Британской империи. Несомненно, Черчилль был достаточно умен, чтобы таким образом вмешиваться. А Буш ничего не понял. Я недавно прочитал большое количество секретных документов о переговорах Горбачева с Западом. Примечательно, что на Мальте в 1989 году, как и в Ялте в 1945 году, они разделили между собой различные сферы влияния: русские пообещали держаться подальше от Восточной Европы, а американцы пообещали уважать политику России и поддерживать ее. Что я могу сказать, кроме того, что жители Запада были наивны и совершенно не понимали сути советской коммунистической системы.
Cтефан Куртуа: Я кое-что добавлю, потому что был упомянут Франсуа Миттеран. Накануне падения Берлинской стены министр иностранных дел Франции Ролан Дюма выступил с речью, в которой заявил, что если мы думаем о воссоединении двух Германий, мы должны рассчитывать на период в 50 лет. И через 24 часа после этого заявления началось объединение.
Анатол Петренку: Мы хотели бы узнать больше о роли психиатрии как о методе подавления диссидентов. В 1970-е годы, когда у власти был Брежнев, больше не было массовых репрессий, подобных сталинским. Вместо этого против диссидентов массово применялась психиатрия. Людей, отвергавших режим Брежнева, называли невменяемыми и сажали в психиатрические больницы. Я хочу попросить господина Буковского рассказать о механизме применения психиатрии против абсолютно нормальных людей.
Владимир Буковский: Да, это одно из преступлений коммунистического режима нашего времени, не считая вторжения в Афганистан и "социалистических революций". Я думаю, что в будущем эти преступления действительно, возможно, будут рассматриваться судом, подобным тому, который имел место в Нюрнберге. Солженицын дал название этому типу репрессий: советская версия газовой камеры.
Я знаю очень подробно, что происходило в таких случаях, потому что дважды сам был заключен в психиатрические больницы.
На самом деле это началось даже раньше, чем вы думаете. Все началось при Хрущеве. В 1959 году Хрущев сказал в своей речи, что в социалистической стране не может быть врагов социализма (это было одной из установок марксистской теории) и что, как следствие, те, кто объявляют себя врагами системы, на самом деле — сумасшедшие. Тогда никто не занервничал, и все восприняли это заявление как одну из шуток Хрущева. Никто не понял, что на самом деле это — директива. Это было изменение направления. Хрущев, как и позже Брежнев, оказался в тяжелом положении. Он только что освободил политических заключенных сталинских времен, таким образом получив положительный имидж либерала на Западе (которым он на самом деле не был). Он не хотел разрушать этот образ. Но если бы он продолжил репрессивную политику, он разрушил бы этот имидж. И тем не менее, как выясняется из документов, он не мог продолжать поддерживать свой режим, не прибегая к политическим репрессиям. Достаточно вспомнить события в Венгрии в 1956 году, которые вызвали волну протестов в России и привели к заключению 5000 - 7000 человек, включая большое количество студентов, распространявших манифесты в поддержку Венгрии. Посмотрите, какую реакцию вызвало одно только это событие. Это показало, что остановить политические репрессии невозможно. Так что репрессии нужно было продолжать, но как?
С идеологической точки зрения это действительно было проблемой, потому что согласно марксистско-ленинской доктрине врагом социализма может быть только человек, выросший при несоциалистическом режиме. В социалистической стране не может быть врагов социализма. Таким образом, назвав врагов социализма душевнобольными, они нашли выход из идеологического тупика, в котором оказались. Таким образом, в начале 1960-х годов психиатрия стала важным методом решения этой проблемы. Таким образом разрешалось большинство дел. Внезапно число душевнобольных начало расти. Нас — шестьдесят или семьдесят человек — на одном транспорте перевезли в психиатрическую больницу в Ленинграде. Во всем Советском Союзе таких случаев было бесчисленное количество.
Что они начали делать? Вопрос, который сейчас звучит забавно, состоял в следующем: как можно превратить здорового человека в психически больного? Было два пути. Первый — изобретение "параноиков". Это означало, что кто-то был настолько одержим своими идеями, что, придерживаясь их, мог подвергнуть опасности свою жизнь или жизнь близких ему людей. С точки зрения советской психиатрии, это было психотическое состояние. Наиболее частый вопрос, который задавали пациентам, звучал так: "Осознаёте ли вы, что своим отношением вы подвергаете опасности свою жизнь и жизни окружающих, или нет?". Если вы отвечали отрицательно, они считали вас идиотом, если вы отвечали утвердительно, они считали вас параноиком. Выхода не было. Один мой знакомый пытался найти выход, говоря, что товарищ Ленин тоже рисковал своей жизнью, даже жизнями своих родственников, когда он начинал борьбу с царским режимом. В ответ на это ему поставили диагноз "мания величия", потому что он сравнил себя с товарищем Лениным.
Второй способ, второй диагноз, который за короткое время стал доминирующим, был разновидностью шизофрении, которая развивалась медленно, так медленно, что ее никто не замечал. Создателем этой концепции был профессор Снежневский. Это он мне поставил диагноз в 1961 году, так что моя шизофрения все еще развивается, не сомневайтесь! Кстати, он мертв, а я жив. Этот диагноз был намного опаснее первого. КГБ ничего не делал, кроме как отправлять всех к профессору Снежневскому, и он говорил: "Да, этот человек — шизофреник". От паранойи нет лекарства, так что, по крайней мере, тебя не накачивали наркотиками. "Шизофреников" приходилось "лечить" различными веществами, о которых мне не доставляет удовольствия вспоминать.
В России было около 12 психиатрических больниц, куда помещали таких людей, как я. Больница обычно была бывшей тюрьмой, где размещали 1000-1200 человек, самых криминальных психопатов. И они были не очень приятными соседями по палате.
Как я уже сказал, использовались разные вещества. Для параноиков использовали сульфазин. Введение этого лекарства вызывало сильное воспаление, температуру 41-42 градусов и невыносимую боль. Одновременно было сделано три таких укола: по одному в спину и по одному в каждую ногу, и таким образом вы были распяты. Вы не могли двинуться ни на сантиметр. И это было ужасно. Другое вещество, которое они использовали, вызывало сон. Они делали укол, вы засыпали, вас будили, делали еще укол, и вы снова засыпали. Вы спали 24 часа в сутки и, таким образом, становились овощем. Вы не могли думать, вы не могли есть, вы ничего не могли делать. Наконец, третий метод, похожий на наказание, был почти средневековым методом, который они назвали "укруткой". Они заворачивали вас во влажный холст, который при высыхания сжимался, создавая ощущение удушья. Были случаи, когда люди задыхались и умирали в результате этого лечения. Когда они видели, что вы задыхаетесь, они разворачивали вас, ждали, когда вы придете в себя, а затем снова заворачивали. И все это длилось в течение нескольких дней. Эти методы не были оправданы никакими медицинскими соображениями.
Могу сказать, что мне повезло. Я описываю это в своей автобиографии. Врач, который меня вел, был пожилым человеком, привыкшим к сталинскому режиму, когда люди притворялись душевнобольными, чтобы избежать смерти, и его миссия заключалась в том, чтобы выяснить, притворяются они или нет. И этот 81-летний врач, не веривший в десталинизацию, через месяц признал меня вменяемым. Он сказал, что не видит во мне никаких признаков психического заболевания. Я сказал: "Спасибо, доктор, я тоже так думаю". "Итак, вы симулянт?" — был его ответ. Я ответил, что не пытался ничего симулировать. Затем он сказал мне, что напишет отчет, в котором объявит меня совершенно здоровым, готовым вернуться в тюрьму и предстать перед судом. Я мог только сказать ему "спасибо". Последовал странный период продолжительностью около года, когда в отношении меня не применяли никакого лечения. КГБ был в ярости, потому что хотел, чтобы я находился в больнице как психически больной. Перспектива суда их не обрадовала.
В конце концов, через год и два месяца этот врач ушел на пенсию. И меня в качестве компромисса освободили... Они сказали, что мое состояние улучшается. Объявили меня выздоравливающим параноиком и отправили домой.
Позже, когда мне объявили второй диагноз (шизофрения), переносить все это стало тяжелее. Людей с подобным диагнозом доставляли в больницы, где им вводили ужасные препараты: например, был инъекционный препарат, побочный эффект которого был аналогичен симптомам болезни Паркинсона. Как нейрофизиолог, я могу подробно это объяснить: эффект вызывался дофамином, который вызвал проявления, похожие на болезнь Паркинсона. Совершенно страшная вещь. Некоторые вообще не выдержали этого вещества и просто потеряли рассудок. Многие из моих друзей и коллег, которые организовывали движения против режима или участвовали в них, были готовы расстаться с жизнью, но ни один из них не был готов сойти с ума. Чтобы остаться идиотом на всю оставшуюся жизнь? Это было ужасно. Таким образом, это был очень эффективный способ контролировать оппозицию в России, в Советском Союзе.
Вот почему с таким положением вещей нужно было что-то делать.
Хрущева заменили, потому что его сочли слишком либеральным. Брежнев изначально хотел вернуть систему суда и тюрьмы. Но мы использовали наш первый процесс как платформу для борьбы с советской системой, как метод раскрытия их преступлений. И хотя сам суд проходил за закрытыми дверями, все стало известно за границей, стало известно через Би-би-си, другие радиостанции и телеканалы, что стало мощным оружием. Поэтому они были вынуждены второй раз в истории, в конце 1960-х годов, прибегнуть к психиатрическому методу, но на этот раз большинство "пациентов" страдали "вялотекущей шизофренией". Меня только что освободили из лагеря в 1970 году, и мне пришлось что-то делать, чтобы прекратить такие методы. У нашего движения не было четко определенной структуры. У нас не было лидеров или плана действий. Мы не походили на армию, а больше походили на рой пчел, где каждый из нас решал, о каким событием или проблемой он хочет заняться. Я решил лично заняться этой проблемой, потому что у меня были необходимые знания, я знал врачей за рубежом, знал, как все устроено.
Таким образом, в 1970 году, когда я вышел из лагеря, я начал собирать информацию, документы. Мне удалось собрать медицинские "истории болезни" шести моих коллег. Даже эти документы демонстрировали, что госпитализированные были психически здоровыми людьми. Одному из них, председателю колхоза в Литве, поставили диагноз "шизофрения", потому что на допросе он заявил, что является верным ленинцем и будет продолжать бороться за ленинские идеи. Они посчитали, что раз у него было такое отношение, он может бы быть только шизофреником!
Этот вид медицинского диагноза, заведомо нелепый, явно определялся политическими мотивами.
Я собрал заключения медицинских комиссий, у меня были дневники некоторых пациентов и многие другие документы, которые я тайно отправил во Всемирную психиатрическую ассоциацию, которая собиралась провести свою конференцию в 1971 году. За это меня арестовали. Я также дал несколько интервью, главное -- каналу CBS News, которое летом 1970 года транслировались по телевизионным каналам девяти стран.
Меня арестовали за клевету на советскую психиатрию. У меня был очень короткий судебный процесс, потому что они хотели, чтобы он имел как можно меньше огласки, другими словами, чтобы вынести желаемый вердикт без внешнего вмешательства.
Потом началась серьезная кампания, замечательная кампания. Когда я отправил эти документы во Всемирную психиатрическую ассоциацию, я не ожидал, что мне поверят, я не ожидал результата, потому что доказать то, что человек госпитализирован в психиатрическое отделение и диагностирован как сумасшедший комиссией медиков, но на самом деле — вменяемый, было практически невозможно. В психиатрии, которая не является наукой, вы должны наблюдать за пациентом, чтобы составить мнение о его здоровье. Тем не менее, по весьма своеобразной психологической причине, эта проблема стала особенно популярной на Западе.
Началась мощная кампания, почти во всех странах были сформированы группы поддержки, в которые входили не только психиатры, но и юристы, писатели, художники. Дело стало настолько популярным, что известный британский драматург написал пьесу, вдохновленную этим явлением. Я был освобожден в то время, чтобы побывать на премьере этой пьесы… которая была обо мне.
После первоначальных колебаний Всемирная психиатрическая ассоциация под давлением групп поддержки со всего мира осудила советские психиатрические методы. Впервые в истории это делала международная организация. В 1983 году Советы вышли из Ассоциации, зная, что в противном случае они будут исключены. Полный успех кампании, которую я начал!.. И это много для меня значило. Успех был настолько велик, что в 1989 году в Советском Союзе от психиатрии как политического метода отказались. Законодательство было изменено. Советские власти признали, что психиатрическое "лечение" инакомыслящих было политически мотивированным. А в 1992 году, когда я пришел в одну из больниц, где я раньше находился, новый директор сказала мне, что прочитала мои книги и что то, что я писал о практиках того времени, было совершенной правдой.
В моем случае это была окончательная победа. Я также горжусь тем, что от метода "укруток", о котором я вам рассказывал, отказались в середине 80-х из-за нашего давления, давления Запада, и этот метод начал считаться пыткой. Итак, наконец-то я рассказал вам о деле, которое имело полный успех.
Перевод: Теодор Никула-Головей и Алиса Ордабай.
Vladimir Bukovsky's 1982 essay on the USSR-inspired peace movement sweeping over the West.
Pacifists Against Peace
Vladimir Bukovsky's obituary written by Alissa Ordabai.
Alissa Ordabai on Vladimir Bukovsky
Grigory Svirsky remembers Vladimir Bukovsky and Victor Feinberg.
Grigory Svirksy
Владимир Буковский о том, как зародился олигархический капитализм в России и о конфликте между Путиным и олигархами в начале нулевых: "На самом деле эти олигархи не олигархи — они бывшие верные соратники ЦК КПСС".
Источник — книга Мариуса Опреа "Диалог с Владимиром Буковским", издательство "Polirom", Бухарест, 2006 год.
Владимир Буковский: В 1988–1989 годах кремлёвское руководство осознало, что их попытки реформировать советскую экономику тщетны. Реформировать было нечего, всё быстро рушилось. Поэтому они решили действовать в соответствии с марксистскими принципами, чтобы сохранить свою экономику. Они решили приватизировать средства производства, находившиеся в государственной собственности, но сделать так, чтобы в то же время они остались в их собственности. Они могли мыслить только в марксистских категориях, потому что в противном случае они не знали бы, как действовать -- ничему другому их не обучали. Итак, по Марксу, владение состоит из трёх аспектов: владение, использование и администрирование. Во времена Брежнева все три элемента контролировались коммунистической элитой, поэтому коммунистическая партия владела собственностью, использовала её и управляла ей.
Идея Горбачева, которая, вероятно, представлялась им блестящим решением проблемы эффективности -- а также и сохранения контроля -- заключалась в том, чтобы провести различие между тремя аспектами собственности. Партия должна была оставаться во владении этой собственностью — для того, чтобы принимать решения о том, как её использовать. Но об управлении должен был позаботиться кто-то другой. Существование кого-то другого, кто бы управлял имуществом государства от имени партии — в этом и заключалась вся концепция.
В строгом соответствии с марксистскими принципами они начали создавать кооперативы, семейные ассоциации и так далее. Они пробовали все, что могли, но люди не доверяли этим формам организации. Поэтому они изобрели очень интересную другую форму. Согласно приказу ЦК, подписанному заместителем генерального секретаря компартии Лигачёвым, непосредственно подчинявшимся Горбачеву, партия должна была выбрать самых способных и молодых активистов из комсомола и КГБ и отправить их на продвинутые и очень интенсивные курсы по экономике, финансам и международному бизнес-менеджменту. После этого этим молодым людям была дана возможность управлять имуществом в различных сферах экономики, бизнеса, финансов.
Фактически, они были лишь внешне владельцами подконтрольного им бизнеса, поскольку подчинялись ЦК КПСС, которому были непосредственно подотчетны. Вот как это было организовано, и именно так всё и произошло. Таких молодых людей было несколько сотен... Точно не знаю, сколько они обучалось. Так было, например, когда в России внезапно появились частные банки. У нас не было частных банков с 1917 года, и совершенно неожиданно в 1989 году частные банки вдруг начали повсюду появляться. И каждым из этих банков управлял один из этих доверенных товарищей Центрального комитета, подписавший бумагу, что будет управлять этими банками от имени и в интересах Коммунистической партии. Только таким образом они получили первоначальные средства и зеленый свет на создание банков и финансовых институтов, только таким образом им даже удалось завладеть некоторыми объектами собственности, такими как гостиницы или газеты. Так родился так называемый олигархический капитализм в России. На самом деле эти олигархи не олигархи -- они бывшие верные соратники ЦК КПСС, обвиняемые сейчас, как вы правильно сказали, в приватизации коммунизма.
Мариус Опреа: Как дела вышли из-под контроля? Существует ли связь между этим процессом и августовским переворотом 1991 года, когда коммунисты потеряли власть?
Владимир Буковский: Конечно. После того, как этот процесс был завершен и появились признаки того, что он начинает работать, консерваторы-коммунисты осознали, что они теряют контроль над растущей элитой, которая постепенно захватывает рычаги экономики. После неудачного переворота произошла очень интересная вещь: летом 1991 года партия исчезла, и большинство этих олигархов решили, что после исчезновения партии они стали новыми владельцами бизнеса, которым они управляли. Что им казалось совершенно логичным. Так они начали процветать. Им не нужно было ни перед кем отчитываться. Коммунистическая партия, креатурой которой они являлись, исчезла. Поэтому они посчитали, что имеют право считать себя владельцами возглавляемого ими бизнеса.
Некоторые были успешными, некоторые менее успешными, но на самом деле все пользовались привилегиями. Их деятельность не позволяла говорить о рыночной экономике в России — нормальной конкуренции не существовало. Например, когда было принято решение о приватизации нефтяной отрасли, проводились различные тендеры. Но на самом деле конкуренции не было — это была просто договоренность бюрократов, правительства и олигархов. Так что это была нечестная конкуренция — за кулисами проводились всевозможные схемы.
Постепенно олигархи становились все богаче и богаче, и теперь они контролировали всю нефть в России. Я имею в виду прежде всего нефть, потому что Россия — второй по величине производитель нефти в мире. Это большие деньги. То же самое произошло с алюминием. Алюминиевый бизнес очень прибылен и важен в России, которая является первым производителем алюминия в мире. Мы говорим о миллиардах долларов.
А потом кое-что произошло снова: десять лет спустя к власти пришел Путин, из КГБ, и, считая себя законным преемником коммунистической партии, предложил ряд решений. По сути, он требовал изъятия. "Да, но ЦК и партии больше не существует" — "Пока не существует". КГБ теперь считает себя законным преемником Коммунистической партии. Что такое КГБ? По определению Ленина КГБ — это отряд, вооруженная рука партии.
Мариус Опреа: Хорошо, но партии больше нет...
Владимир Буковский: Это не имеет значения. Ее вооруженный отряд есть. И, конечно, эти люди возражали, говоря: "Вы не являетесь хозяевами. Владельцами являемся мы". И КГБ, Путин, ответил: "Посмотрим, кто хозяин...".
Перевод Алисы Ордабай.
Lord Bethell
Vladimir Bukovsky remembered by Lord Nicholas Bethell in his memoires titled Spies and Other Secrets.
Boris Pankin
Boris Pankin, a former Russian Ambassador to Great Britain, recalls his days in London and his encounters with dissidents.
Vladimir Nabokov
Vladimir Gershovich tells a story of Nabokov's contribution to saving Bukovsky from a Soviet prison.
Vladimir Bukovsky seminal 1984 essay on Russian government's propaganda and subversion strategies.
Peace as a Political Weapon
Ludmilla Thorne reports from Vladimir Bukovsky's first post-exchange residence in Switzerland.
Mother Courage
Vadim Delaunay writes in verse to his friend Vladimir Bukovsky following their 1967 trial.
Vadim Delaunay
Dina Kaminskaya
Vladimir Bukovsky's lawyer Dina Kaminskaya remembers his 1967 trial in her memoires.
Victor Krochnoi
Vladimir Bukovsky's foreword to chess master Victor Krochnoi's autobiography.
The Bell Ringer
Vladimir Bukovsky's short story published in Grani magazine in 1967.
Anatoly Krasnov-Levitin writes about Vladimir Bukovsky in a heartfelt essay following Bukovsky's 1971 trial.
Anatoly Krasnov-Levitin
![Kontinent[6913].jpg](https://static.wixstatic.com/media/585502_3caef4ec02ea4e52ad74bdb093111e2c~mv2.jpg/v1/crop/x_0,y_191,w_482,h_320/fill/w_306,h_203,al_c,q_80,usm_0.66_1.00_0.01,enc_avif,quality_auto/Kontinent%5B6913%5D.jpg)
Vladimir Bukovsky warns against censorship in his 1976 letter to Radio Liberty / Radio Free Europe.
Radio Liberty and Censorship
Vladimir Bukovsky's foreword to Andrei and Lois Frolovs' book Against the Odds: A True American-Soviet Love Story.