SOVIET HISTORY LESSONS

Журнал The American Spectator

декабрь 1986

Несколько лет назад в Каракасе, столице Венесуэлы, в рамках деятельности нашей организации Resistance International, я присутствовал на серии слушаний вместе с Армандо Вальядаресом о политических репрессиях в Никарагуа. После трёх дней свидетельств о преследовании нескольких групп -- юристов, членов профсоюзов, правозащитников, евреев -- мы начали чувствовать особенную тревогу за тяжёлое положение индейцев мискито. Нам стало понятно, что политика Сандинистского фронта по отношению к ним являлась ничем иным как геноцидом. 

Местная пресса уделяла некоторое внимание слушаниям, но мировая пресса их игнорировала, вместо этого освещая конференцию латиноамериканских министров финансов, проходившую в соседнем здании. Фернандо Аррабал, испанский драматург, предложил устроить небольшую мирную демонстрацию на конференции финансистов в надежде хотя бы ненадолго привлечь внимание прессы к положению индейцев. 

Мы "взяли взаймы" простыню из нашего отеля, написали на ней лозунг, и тайно пронеся её в конференц-зал под чьей-то одеждой, развернули её перед взором министров и телевизионных камер, в то время как Адриана Гуллен, представитель мискито, выступила с обращением. 

Происходило всё это не более минуты, но местная полиция и охрана, по-видимому оскорбленные нашим небольшим пиар-ходом, окружили нас когда мы попытались покинуть здание. В неразберихе нас отвели из конференц-зала в какую-то подсобку для охраны, где беспорядок и антагонизм возрастали с приходом полицейских чинов, каждый из них выше в звании чем предыдущий. 

Наконец дверь открылась и зашёл сам шеф полиции. Переводя испепеляющий взгляд с одного узника на другого, он быстро и угрожающе говорил по-испански. Неожиданно я услышал голос Вальядареса, звучащий в полной тишине.

"Я Армандо Вальядарес. Я провел 22 года в тюрьмах Кастро. Будете меня арестовывать?"

Вальядарес говорил тихо, но в его голосе было столько достоинства и силы, столько неуклонной воли, что шеф полиции просто робко посмотрел на него, и я понял что инцидент исчерпан.

Двадцать два года страданий и триумфов Вальядареса теперь сжаты для нас в этих 380 страницах. "Вопреки всякой надежде" -- достаточно бесстрастный рассказ. Сначала читатель может быть удивлён отрешённостью, с которой Вальядарес описывает свои испытания. Подробности главенствуют над эмоциями. Но со временем приходит понимание, что это не книга в обычном понимании этого слова; это скорее свидетельство, предъявленное обвинение, история кубинской "революции" увиденная из её подземной тюрьмы. (А как можно увидеть социалистическую революцию более ясно, чем из её "канализации"?)

С этой точки зрения тон книги "Вопреки всякой надежде" не удивителен. Для того, чтобы вынести регулярные избиения, голод, издевательства и психологические "эксперементы", которым революция подвергает своих упорствующих врагов, ты должен быть отстранен, должен смотреть на себя со стороны. Как иначе можно описать постоянные избиения дубинками, цепями и штыками? Избиения такие жестокие, что часто оставляют твоих друзей в крови, изувеченными и убитыми? Как можно описать нахождение в камере-одиночке в течение года, голым и голодным, просыпающимся каждое утро от выброшенного на тебя сверху ведра человеческих экскрементов? Из-за отсутствия ванны и воды, твоё тело покрывается коркой грибковой грязи, пока через много месяцев "это коросту можно содрать, как струпья, или как кожуру с фрукта".

Это было обращение, которому на постоянной основе подвергался Вальядарес и его коллеги. Но они к нему привыкли. В крепости Сан-Карлос-де-ла-Кабанья казни производились новобранцами за пять песо и три дня отпуска за человека. Командиром палачей был американец Герман Ф. Маркс, у которого "была собака, которую он брал с собой на казни, чтобы она лакала кровь мертвых людей." (Г-н Маркс, кстати, сейчас, судя по сообщениям, живет в Соединенных Штатах. Почему Министерство юстиции его не ловит?) В тюрьме Бониато были "камеры-ящики" и "биологические эксперименты", надзор за которыми осуществлялся советскими, чешскими и восточногерманскими "врачами". 

Цитата из книги: "Они не пытались убить нас быстро; на такой щедрый жест от этих садистов рассчитывать не приходилось. Их целью было загнать нас, путем запугивания и пыток, в Программу политической реабилитации. Для этого они медленно и безжалостно нас уничтожали. Они подводили нас к самому порогу смерти и держали нас там, не позволяя его перейти." 

Под поощряющим влиянием Советского Союза (или, возможно, благодаря меньшему размеру Кубы) "революционный процесс" на Кубе за 27 лет достиг того, что Советский Союз достиг за 70. За одно поколение Куба перешла от "революционного правосудия" к "социалистической правовой силе", от "ликвидации классовых врагов" к "политической реабилитации". Результат воистину парадоксален: тем же самым людям, которых бы с радостью расстреляли в начале революции, теперь, несколько лет спустя, не дают умереть, даже когда они объявляют голодовку. 

Путаница, созданная поспешным ходом истории Кубы, отражается на составе содержащихся в тюрьмах заключенных; разные стадии "классовой борьбы" и чисток, а также разные периоды народного сопротивления почти совпадают. Это как если бы в сегодняшних советских тюрьмах можно было бы увидеть белых офицеров, старых революционеров, троцкистов и крестьянских партизан, мотающих сроки рядом с современными диссидентами и евреями, стремящимися иммигрировать в Израиль. Большая часть узников Кастро -- это его бывшие соратники, "отошедшие" от его курса на каком-то его поворотов, в то время как их сокамерниками могут оказаться кто угодно -- от бывших пилотов времён Батисты до участников интеллектуальной оппозиции. Но, возможно, так и должно быть в стране, где верховный лидер представляет из себя смесь Ленина, Сталина, Хрущёва и Брежнева. Это может вызвать интерес историка, но для современников это достаточно мучительно. Вальядарес и его друзья были вынуждены пережить тот же набор страданий, что и три поколения русских. 

Не смотря на все бесстрастные подробности, "Вопреки всякой надежде" -- это не просто каталог ужасов и пыток. Это, в первую очередь, мощное свидетельство силы человеческого духа. Когда он был арестован в 1960 году, Вальядаресу было 23 года и он работал клерком в почтовом сберегательном банке в Гаване. Он не был вовлечён в политическую жизнь, но "часто критиковал коммунизм потому что он шёл в разрез с моими религиозными убеждениями и с некоторыми более идеалистическими представлениями о мире." "И я был очень наивным," пишет Вальядарес. "Мне ни разу не пришло в голову, что если я буду выражать своё мнение и критиковать марксизм, они поволокут меня в тюрьму. Более того, правительство тогда ещё не объявило себя марксистским. Кастро сделал это только несколько месяцев спустя." 

Эта наивность, нужно отметить, разделялась в то время самыми искушенными политическими обозревателями. Но пока Кастро и его поклонники категорически отрицали любую связь между новым режимом на Кубе и коммунистической идеологией, тысячи людей были уже брошены в тюрьмы за критику марксизма. Даже многие годы спустя, многочисленные сторонники и защитники Фиделя продолжали обвинять "черезмерную реакцию" Америки и говорить, что она "бросила Фиделя в объятья СССР" -- миф, который невозможно объяснить простой наивностью.  

Настоящий переломный момент в духовном развитии Армандо настал в тюрьме Сан-Карлос-де-ла-Кабанья, во время ночных казней:

"Когда я слышал выстрелы ружей, меня охватывал ужас, и я в отчаянии принял Христа... Он придавал этический смысл моей жизни и моей смерти, если бы до неё дошло. И моя жизнь, и моя возможная смерть были облагорожены моей верой в Него. Именно в тот момент, я уверен, а не раньше, христианство стало для меня чем-то большим, чем религиозная вера, а стало образом жизни. Из-за ситуации, в которой я оказался, представлялось, что моя жизнь обязательно будет жизнью сопротивления, но поддерживать её стала бы душа, наполненная любовью и надеждой. Крики убиваемых патриотов -- "Да здравствует Христос, наш Царь! Долой коммунизм!" -- пробудили во мне новую жизнь, отзываясь эхом в рвах крепости, выкопанных двести лет назад."

Вальядарес стал одним из "плантадос", непреклонных упрямцев, не желавших вступать в Реабилитационную программу ни при каких обстоятельствах. Это, конечно, было прямым вызовом режиму и означало ещё больше пыток, избиений, унижений и убийств. Некоторых заставляли полоть сорняки зубами, есть грязь, других избивали до смерти или убивали штыками, или погружали в канавы, заполненные человеческими экскрементами. "Но одновременно с безумным беснованием солдат, внутри нас росли глубокие духовные качества, несгибаемая решимость сопротивляться, не сдаваться. Мы становились твёрже и твёрже, убежденные, что мы являемся символом сопротивления для всей страны."

И они действительно им были. Во времена самых глубоких кризисов нации необходим символ для того, чтобы выжить. Чувство огромной ответственности за свой народ начинает преобладать над стремлением сохранить собственную жизнь. Тот, кто никогда не испытал ничего подобного, может смотреть на борьбу как на бессмысленный фанатизм, желание умереть, или просто мазохизм. 

В чём смысл символического сопротивления со стороны нескольких сотен человек, когда миллионы уже покорно приняли свою судьбу? В чём смысл голода и избиений ради отказа носить синюю униформу вместо зелёной? Но диктаторы и захватчики знают, в чём смысл. До тех пор, пока существует символ, народ не побеждён. Пуля в спину -- не решение, потому что символы бессмертны. 

Даже самые тяжелые испытания, такие как заключение в тюрьму его отца, не смогли сломить волю Армандо. Прикованный к инвалидному креслу, страдающий от астмы и голодающий, лишенный возможности получать медицинскую помощь, пока он не согласится на политическую реабилитацию, Вальядарес неожиданно обнаружил новое оружие: поэзию. Тайно вынесенные из тюрьмы на крошечных клочках бумаги, его слова продолжали борьбу, даже когда он сам не мог больше ходить. 

И вне зависимости от того, как сильно его тюремщики старались изолировать его, отрезать ему связь с волей, эти клочки бумаги неизменно доходили до Майами, где жила его жена Марта. Его первый сборник поэзии, "Из моего инвалидного кресла", усилил давление общественности за пределами Кубы, в конце концов заставив Кастро освободить его. 

Его бесстрастный рассказ не потревожен ненавистью или горечью, потому что те, кто остался не сломлен, испытывают только жалость к своим истязателям. Не смотря на это, "Вопреки всякой надежде" -- это обвинительное заключение. Это обвинение в адрес пособничества и безразличия со стороны мира, обвинение в адрес западных сторонников "харизматичного революционера" Фиделя Кастро, подавлявшего крики пытаемых заключенных. Благодаря им Сан-Карлос-де-ла-Кабанья, остров Пинос, и тюрьма Комбинадо дель Эсте не известны миру так, как известны Освенцим и Битбург. Это также обвинение в адрес Комиссии ООН по правам человека, которая отвечала молчанием на просьбы, адресованные ей кубинскими политзаключенными. Это обвинение в адрес монсеньора Цезаре Закки, посла Ватикана в Кубе, и Пера Шори, секретаря Социал-демократической рабочей партии Швеции, и всех защитников "тихой дипломатии" и архитекторов тишины, окружающей преступления коммунизма -- или, как говорит Вальядарес, "тишины пособничества". 

Перевод с английского Алисы Ордабай.

Ссылка на оригинал в журнале The American Spectator: https://spectator.org/65837_vladimir-bukovsky-armando-valladares/